– В прошлом году мы праздновали вместе с Анастасией.
– Только в прошлом?
Что-то не сходилось, тревожило, как ноющий зуб.
– И в позапрошлом тоже.
– Сколько тебе лет. Ник? – спросила весело. – Сто? Двести? А может, тысяча?
Я забрала чашки и вымыла.
– Я не знаю, – бесхитростно и просто, как медный пятак. Какая наивная чистота.
- Так долго живёшь, что не помнишь? Попробуем по-другому. Сколько лет ты прожил с Анастасией?
– Почти два года.
Я недоверчиво застыла, глядя на пустое пространство.
– Да ну? Маловато для домового. Домик-то у бабушки Штейн старый. А раньше ты где жил?
– Не знаю.
Он не был растерян: терпеливо отвечал на вопросы. Взвешенно и… с достоинством, что ли. Не чувствовалось в его словах ни лжи, ни фальши. Только уверенность и безграничное спокойствие.
– Анастасию такие мелочи не интересовали, да? Она приняла тебя как само собой разумеющееся явление. И небось не орала со страху, когда ты свалился ей на голову.
– Не кричала. Сказала, что рада собеседнику, который скрасит её существование.
Я бесцельно перекладывала продукты в холодильнике, хмурилась, что-то доставала: мне нужно было чем-то заняться, чтобы за движениями скрыть хаос мыслей и чувств. Уже не боялась, не страшилась, но не могла принять невидимое присутствие, чужое дыхание. Постоянно кто-то рядом. Может следить за каждым жестом. От этого – неловкость, как будто у меня три ноги или два носа.
– Я появился в этом доме полтора года назад, летом, – он сказал это очень тихо, отчего я замерла, превратившись в слух. – Бушевала гроза, гремел гром. Не знаю, как всё получилось. Помню только бесконечные зигзаги молний, запах озона и нестерпимую боль во всём теле. Я пришёл в себя на полу в гостиной. Открыл глаза и увидел красивую женщину – твою бабушку. Но только через два дня удалось познакомиться с ней. Мы могли только обмениваться мыслями. Анастасия не испугалась, отнеслась к моему появлению по-философски. Я многим обязан ей. Она дала мне имя, научила читать. Мы учили языки, играли в шахматы. Анастасия говорила, что я самый способный ученик, которого ей подарила судьба.
Он рассказывал, а у меня сжималось сердце. Моя бабушка Штейн всегда была такой: ничему не удивлялась, тянулась к необычному, умела спокойно относиться к любым неожиданностям. Даже домового, невидимого существа, коснулась её щедрая доброта. У меня же не хватало душевных сил запросто впустить в собственную жизнь неизвестность. Но я должна попытаться.
– Я купила ёлку. Нарядим? – надо же с чего-то начинать?
Это был самый яркий и самый обычный, по настоящему домашний канун Нового года. Ник поставил сосёнку – небольшую, но пушистую. В доме запахло хвоей. Я втянула большую коробку с игрушками.
– Нашла на чердаке, представляешь? – погладила рукой старую крышку. – Сейчас такого раритета днём с огнём не сыщешь.
На макушку приспособила ангела со стёртой позолотой на крыльях, ниже повесила круглые часы с нарисованными стрелками, что навечно застыли на цифре двенадцать. Стеклянные бусы, шары, мишки и зайки, фрукты и овощи, пушистая мишура и гирлянда с разноцветными огоньками – всё блестит и мерцает, переливается и уводит в сказку. А внизу – кукольные Дед Мороз и Снегурочка с фарфоровыми лицами.
Вдруг почувствовала, что счастлива и улыбаюсь. Мой собственный дом и самая первая ёлка, наряженная своими руками. И уже ничто не могло сбить праздничного настроения.
Я очистила несколько мандаринок, чтобы в воздухе вкусно пахло, и отправилась на кухню – резать салаты, жарить мясо, возиться с тестом. Захотелось домашнего «Наполеона» – такого, как у мамы: с нежным кремом, слоёными тонкими коржами.
Ник всё время был рядом и помогал. Не путался под ногами, как Антон, а просто брал и делал. У него хорошо получалось: тихо смеяться, мелко крошить овощи аккуратными кубиками, рассказывать что-то из прошлой жизни. Слушать его – что книгу с картинками листать.
Я катала тугое тесто, ладони горели и побаливали с непривычки, но хотелось делать это ещё и ещё. Ставить лист в духовку и следить, чтобы пузырчатый корж не подгорел. Варить заварной крем и мешать по кругу, чтобы не образовывались комки. Взбивать масло с сахаром до пышности, белой шапки, и радоваться, что всё получается.