А потом долго нежилась в ванной и уснула, скрутившись калачиком на любимом диване. И чувствовала, как заботливые руки осторожно натягивают плед на плечи, стараясь не касаться меня. Хотела возразить, но только плотнее укуталась в покрывало и провалилась.
Проснулась под вечер. Мигала огнями ёлка, посреди комнаты стоял красиво сервированный стол.
– Ты всё делаешь бесшумно или я слишком крепко сплю?
– И то и другое, – ответило мне невидимое кресло и снова подарило негромкий смех. – Я привык быть бесшумным и незаметным.
– Я чувствую твоё присутствие, – вздохнула, поднимаясь с дивана. – Ты не спал, да?
– Я мало сплю. Раньше читал по ночам, а с твоим появлением и эта радость стала почти недоступной.
– Ну, прости, что явилась и нарушила твой покой, – рассмеялась, не догадавшись даже деланно возмутиться или оскорбиться. – Я всё время думаю: а что бы ты делал, если бы я не приехала? Если бы дом стоял заброшенным? Или его продали? Да мало ли что…
– Я знал, что ты вернёшься.
Вернусь? Он о чём? Я никогда не бывала в этом доме, не догадывалась о его существовании.
– Анастасия часто говорила, что мы найдём общий язык. Никогда не говорила, что однажды ты появишься здесь, но в ней жило убеждение: этот дом – твой, ты вернёшься, чтобы жить. Когда её не стало, мне оставалось только ждать.
Я помотала головой, посмотрела на своё отражение в старинном зеркале. Распустила волосы и начала медленно прочёсывать прядь за прядью, чтобы скрыть смятение. Домовой читает книги. Домовой один в пустом доме. Ждёт, когда вернётся хозяйка, которая ничего не знала о наследстве. Чушь какая-то. Опять накрывало меня паутиной нестыковок и сомнений.
Он мог умереть с голоду. Мог пропасть от одиночества, изолированности. Но мог же выйти из этого дома и уйти? Кажется, Ник говорил, что выходит на улицу.
– Чем дольше мы разговариваем, тем больше ты не вписываешься в рамки моего представления о домовых, – сказала и прикусила губу. Не хотела говорить этого вслух, но вылетело.
– И какими же, по-твоему, должны быть домовые?
Я пожала плечами:
– Ну, нечто странное, лохматое, с бородой. – И снова тихий смех в ответ. – Не смейся. А ещё домовые – мелкие пакостники.
– Ты знала многих домовых? – ему идёт смех. Он как ручей – журчит беспрестанно и успокаивает.
– Ты первый. Всё остальное – из книг и сказок. И руки у тебя человеческие, не напоминают лохматые лапы. Это так смешно, о чём я рассказываю?
Я обернулась к невидимому креслу.
– Я представил существо, которое ты описала. Теперь понимаю, почему ты назвала меня чудовищем.
– И ты, конечно же, выглядишь не так, – вздохнула, укладывая узлом волосы.
– Нет.
Легче представлять его чудовищем, чем прикоснуться и найти различия. Он не человек, и сам не раз говорил об этом.
– Я много раз порывалась приехать сюда, к ней, – неожиданно высказала потаённые мысли, что грызли меня давно, – но Анастасия не позволяла, запрещала даже. Такая близкая, когда рядом, и всегда – непреодолимый барьер, когда дело касалось её личного пространства.
– Но ты здесь, Мария. Какая теперь разница, как это случилось? Отпусти прошлое и живи настоящим.
Наверное, он слишком много знал обо мне, но я не хотела и не могла спрашивать. Лучше делать вид, что мы два незнакомца, почему-то оказавшиеся под одной крышей.
– Мне не хватает её, – я сглотнула слёзы, спрятала их поглубже, туда, где неровно билось моё сердце. – Но здесь всё напоминает о ней. Может, потому кажется, что она постоянно рядом, смотрит и поддерживает.
Я пробежалась пальцами по клавишам, срывая хаотичные звуки, и повернулась к домовому, уже улыбаясь.
– Хватит грустить. Новый год на носу. Сейчас мы зажжём свечи, проводим Старый год, а потом встретим Новый. Ты знаешь, что когда часы бьют двенадцать раз, нужно загадывать желания?
– И они сбудутся?
Он улыбался – я чувствовала. Не верил, ну и пусть.