– Я бы тоже обиделся, – домовой появился неожиданно, и я больше ни на чём не могла сосредоточиться.
Он комментировал чуть ли не каждое моё слово. Ровным безэмоциональным голосом, а я цепенела и путалась, сбивалась с мыслей, краснела из-за косноязычности и терялась под напряжённым взглядом Володи.
Я почти выдохнула с облегчением, когда он засобирался домой.
– Можно я буду заходить к тебе хоть иногда? – тихо попросил Володя, и у меня не хватило духу ему отказать.
– Заходи, конечно, буду рада. Можем заниматься английским и играть в шахматы.
– Правда? – в голосе звучала надежда и робость.
– Правда, – твёрдо ответила на его взгляд. – Я отлично знаю английский.
– Ещё бы. Ты же внучка Анастасии.
С этими словами он ушёл.
Я долго стояла у закрытой двери, а затем, выдохнув, вошла в комнату.
– Ник, где ты? – позвала требовательно.
– Рядом, Мария.
Я прикрыла глаза, собираясь с духом.
– Тебе не стоило так себя вести. Володя – мой гость. И совсем не обязательно вмешиваться в разговоры, комментировать каждое слово. Это низко, понимаешь? Это бесчеловечно, в конце концов!
– Понимаю, – слишком бесцветно и отстранённо. – Очень точное замечание, Мария. Я же не человек.
И в груди всё взорвалось от ярости.
– Хорошо этим прикрываться, лохматое чудовище! Оправдывать любые поступки! Вмешиваться в мою жизнь и давить! Но мир – это не только этот дом, где ты спрятался, а ещё много других людей, с которыми я хочу и буду общаться!
Наверное, я бы ещё что-то кричала, но услышала, как открылась дверь и щёлкнул замок. Я так и осталась стоять посреди коридора, с поднятыми руками и горячими щеками, замершая на полуслове.
Нервно прошлась по комнате, злясь и уже чувствуя раскаяние за несдержанность. Я права – говорила себе, чтобы успокоиться. Я поставила его на место – повторяла, чтобы подавить беспокойство. Он заслужил всё эти слова – твердила, упрямо сжимая губы.
Вокруг звенела тишина, ломалась от каждого вздоха, как тонкий лёд. Я оглядывалась, в надежде услышать другое дыхание, но натыкалась только на абсолютное безмолвие.
Я пыталась читать, но слова проскальзывали сквозь страницы и растворялись в глухом биении моего сердца. Я звала его. Ходила по комнатам и окликала по имени, но ни разу не услышала ответ. Я знала: его нет, но всё равно продолжала бродить, прислушиваясь, приглядываясь к предметам.
Глупости творить легко. Сложнее жить с этим и не иметь возможности исправить или хотя бы извиниться.
* * *
Потянулись непривычно тихие, тоскливые, полные одиночества дни. Всё было, как и прежде, но теперь уединение угнетало меня.
Ежедневно заходил Володя, и я на время забывала об устрашающей тишине. Мы разговаривали, играли в шахматы, занимались английским. Вместе обедали, иногда ужинали.
Раньше я умела скрывать свои чувства, но, наверное, не в этот раз.
– У тебя что-то случилось, Марина? – спросил однажды Володя. – Ты грустная в последнее время.
Я тряхнула головой, и не смогла собраться.
– Нет-нет, – поспешила ответить. – Пустяки. Надоело сидеть дома и лечиться. Скорей бы на работу. Угнетает домашняя обстановка. Скоро выпишут, буду общаться с людьми и сразу повеселею.
У него потемнели глаза. Как небо перед грозой.
– Ах да! – прищёлкнул он пальцами. – Я ведь не человек, а просто мальчишка!
Я растерялась. Кошмар, казалось, пошёл по второму витку.
– Ты неправильно меня понял…
– Ну почему же? Я всё правильно понял. Тебе скучно со мной, я ж ещё не дорос до взрослого понимания мира. Но, может, у меня тоже есть сердце и чувства?
Он смотрел пристально. Брови сведены, губы упрямо сжаты. Тяжёлый взрослый взгляд на юном лице.
– Нельзя же так буквально воспринимать каждое слово! – в отчаянии выкрикнула я, глядя, как он не спеша одевается. На пороге Володя обернулся.
– Когда-нибудь я вырасту, Марина. Выздоравливай.
И вышел. А я осталась. Сползла спиной по стене и, уткнувшись головой в колени, горько заплакала. Напряжение последних дней выходило вместе со слезами. Я что-то делала и говорила неправильно. Всё оборачивалось против меня. Я жалела себя и ненавидела за слабость. Подвывала в голос и размазывала слёзы по щекам.