Поймала себя на мысли: я часто забывала, что Ник не человек. Чем дальше, тем больше воспринимала его как обыкновенного мужчину. И это не пугало меня. Мы были семьёй – людьми, что жили под одной крышей, ладили, находили общий язык. Несколько ссор не в счёт.
– С добрым утром, – поздоровалась, входя в кухню.
Никакой неловкости после вчерашнего. Может, даже уютнее, чем раньше. Не хотелось в этом копаться и анализировать.
– Здравствуй, Маша.
Он сказал это мягко. Хотелось от радости потереться об него, как рыжий Антон об ноги.
– У нас сегодня гость будет – я рассказывала тебе о нём вчера.
– Я помню. Старый друг Анастасии. Буду тих и незаметен. Не буду греметь кастрюлями, кидаться предметами, бить посуду… Что там ещё делают домовые?
Ник иронизировал. Живой и настоящий. Может, ссоры – это не так уж и плохо?..
Ровно в десять под окнами раздался гудок автомобиля. Я вышла на улицу и усмехнулась: машина уже не казалась новой и блестящей, как вчера. Шофёр предупредительно распахнул передо мной дверцу. Я скользнула на сиденье и поздоровалась со старым аристократом.
Антоний Евграфович поцеловал мою руку.
– Анастасия была бы рада, узнав, что мы подружились. Вчера долго размышлял. Наша встреча, наверное, символична.
Я выглянула в окно. Ехали быстро, но без лихачества. Перед глазами пролетали деревья, дома – нахохлившиеся и хмурые. Солнце то выглядывало из-за туч, то пряталось. По всей видимости, собирался пойти дождь. Не отрывая взгляда от весеннего пейзажа, промолвила:
– Ничего символического в нашей встрече нет. Это судьба. Я, наверное, большой фаталист, хотя раньше думала иначе.
– Странно слышать это из уст молоденькой особы. Но жизнь – да – часто преподносит разные сюрпризы.
– Да уж, – невольно усмехнулась, вспомнив вчерашний вечер, – наше существование – это не только цепь событий. Трудно угадать, что ждёт впереди. Мы не можем жить точно по графику. Обязательно случается что-то, нарушающее даже самые точные прогнозы. За нас всё решает случай.
Антоний Евграфович задумчиво потёр переносицу.
– Ты говоришь убеждённо. Не новая философия жизни одним днём. Живи и наслаждайся тем, что есть, не загадывая на будущее. Старо как мир.
– Не так буквально, – возразила я. – Мы можем мечтать и строить планы, но нет уверенности, что сбудется именно так, как хотелось. Например, сейчас мы едем на кладбище, но нет гарантии, что доберёмся.
– Я надеюсь, ничто нам не помешает сегодня. Есть разница – живым посещать кладбище или мёртвым. Хотя, если уж совсем бесстрастно, то я скорее мёртв, нежели жив. В таком возрасте умереть не грех. А вот тебе, детка, ещё надо жить. Поэтому не забивай свою хорошенькую голову всякой ерундой об относительности. Кстати, вот и кладбище.
Мы вышли из машины. Холодный ветер ударил в лицо. Антоний Евграфович взял в руки корзину алых роз: нежные и прекрасные цветы, трогательные и свежие – крохотная частичка памяти, уважения и любви.
Не спеша, мы вошли на территорию кладбища. Тишина нарушалась криками птиц и скрипом голых деревьев. Я уверенно шла вперёд, обминая многочисленные памятники. Их стало больше с той поры, как я была здесь последний раз.
Могила Анастасии находилась почти в конце кладбища. Четвёртая от края. Скромный памятник из железа. Я поставила его осенью, до наступления холодов, и выкрасила голубой краской. С фотографии на нас смотрели её глаза, строгие и внимательные. Антоний Евграфович поставил корзину и провёл пальцами по эмалевому портрету, словно изучая незнакомое лицо подруги детства.
– Здравствуй, Ася, – выдохнул он, и я вдруг почувствовала себя лишней. Глаза старика покраснели и слезились. То ли от ветра, то ли от избытка чувств. Я тихонько отошла в сторону, чтобы не мешать ему.
Он даже не заметил моего исчезновения. Я видела его профиль, белые волосы, трепещущие на ветру, слышала неясное бормотание. Антоний Евграфович присел на скамейку, врытую тут же, возле памятника. Он всё шептал и шептал какие-то слова, а я бродила по кладбищу, смотрела на кладбищенский пейзаж, думая о невозможности жить вечно. Но, наверное, человек живёт куда дольше, если о нём помнят.
В конце последнего ряда чернели две свежевырытые ямы. Запах земли, сырой и насыщенный, отчётливо плыл в воздухе. Через некоторое время Антоний Евграфович негромко окликнул меня. В полном молчании мы отправились прочь из обители покоя.