– Может, ты стыдишься того, что случилось? Или тебе неловко потому, что это случилось рядом со мной, непонятным тебе существом?
Он переживает? Мучается?.. С его способностью сдерживать или не выражать эмоции понять сложно. Попыталась ответить очень честно, как на исповеди перед священником – то, чего никогда не делала.
– Для меня не важно, что ты невидимка. Я чувствую, осязаю тебя, разговариваю, живу под одной крышей. Давно смирилась с тем, что ты особенный. Но ведь и я отличаюсь от других людей.
Так уж получилось: мы столкнулись в огромном, бездонном мире, где живут миллиарды людей, потому что так суждено. Нашли друг друга. Две непонятные личности. Разные, но такие близкие.
Там, в коридоре, если помнишь, я сама захотела, чтобы ты поцеловал меня. Знаешь почему? Ты для меня человек. Не мохнатое чудовище из бабушкиных сказок. Наверное, до этого я ещё противилась, пыталась оттолкнуть от себя эту мысль. Боялась. Мне казалось, что чем дальше мы друг от друга, тем лучше. Не потому что мы из разных миров, а потому, что на самом деле у нас – один мир. Общий на двоих.
Я волновалась и путалась, но пока говорила, становилось легче. Безотчётно погладила серьгу – подарок моего загадочного друга, и вздрогнула, ощутив разряды, что пробежали по пальцам. И хотя кольцо и раньше посылало импульсы, я почувствовала, что сейчас они совершенно иные.
– Тёмное, как густое красное вино, – ответил Ник на невысказанный вопрос.
Я поднялась и посмотрела в зеркало. Кольцо приобрело цвет тёмной спелой вишни, переливалось и вспыхивало яркими бликами. Видимо, это был цвет моей страсти. Невольно задержала взгляд. Глаза сверкали, щёки горели, губы припухли от поцелуев. Я прислонилась пылающим лицом к холодному зеркальному стеклу.
– Кажется, я боюсь, – проговорила со вздохом.
Руки Ника сжали мои плечи. Его дыхание шевелило волосы на затылке. Я погладила пальцы, унизанные кольцами.
– Не пугайся, родная. Не мучай себя. Просто ты ещё не совсем готова к перелому в наших отношениях.
Я нервно рассмеялась:
– Да я вообще не готова ни к каким отношениям! Я жутко боюсь, трясусь от страха!
Я резко обернулась и попыталась сбросить руки Ника, но неожиданно для самой себя всхлипнула и прижалась щекой к его плечу.
– Не плачь, моя хорошая, не надо. Ты прекрасна, и не знаешь об этом. Нежный ранимый цветок, не умеющий лгать ни словами, ни сердцем. Хочу, чтобы ты знала: там, в коридоре, я наслаждался тем, что случилось. Ты и я. Одна страсть на двоих, понимаешь? Твои и мои ощущения переплелись, поэтому получилось так сильно. Поэтому ты решила ускользнуть. Слишком остро, понимаешь?
– Не надо, прошу тебя, – прошептала, пряча лицо на его груди. – Я не хочу это слышать, но слушаю. Не говори больше ничего. И не надо меня трогать, пожалуйста.
Последние слова я проговорила почти неслышно, но поняла: руки Ника не удерживают меня. Я сама стою, прислонившись головой к его плечу. Но почему-то не хотелось от него отшатнуться. И никуда бежать не хотелось. Хотелось стоять вот так. Без объятий. Долго. Вечно.
– Мария, Маша, Марина, – шептал домовой, и я взлетала на качелях его голоса, качалась, как в колыбели, успокоенная и взбудораженная одновременно. Плыла, обласканная его голосом, словно в тумане грёз и надежд.
Он не делал попытки обнять, а тело хотело прикосновений – тёплых, нежных, страстных, ярких. Мой мир перестал быть чёрно-белым. И имя разноцветью чувств и мыслей – Ник.
– Доминик, – прошелестела, смакуя каждый звук его имени. – До, ми, Ник. Музыка, ноты. Ты слышишь эти интервалы?
Я резко отстранилась от плеча мужчины и стремительно подошла к пианино. Пальцы пробежались по клавишам, извлекая непонятные диссонансные звуки. Я нащупывала тональность, подстраивалась под музыку, что пела внутри – и извлекала мелодию. Сложную, непонятную, бурную, неуловимо быструю, рвущую струны, замирающую на высоких нотах. Музыка разливалась, умирала и возрождалась вновь. Дрожала, как слеза на ресницах или капля росы на лепестках цветка.
Не знаю, откуда рождались эти звуки, похожие на чистый церковный звон и магическое заклинание одновременно.