Каждый мальчик мечтает командовать другими, и поэтому такие слова удивили детей настолько, что вечером они рассказали родителям.
Родители посмеялись, и все, но, когда они притворялись, что читают на ночь, дети слышали, как отцы говорят матерям:
— Видишь, как нужно за ними следить. Конечно, может быть, это просто детское хвастовство, но если с этим сразу не покончить, мальчик начнет важничать, и у него испортится характер. Шивачев виноват, упустил ребенка. Хотя, впрочем, кто его знает… Если ты всю жизнь писаришка, не взбредет ли тебе в голову сделать сына министром?
— Так оно и есть, — отвечали им матери, — вообразил себе бог весть что и давай вбивать это ребенку в голову. А помнишь, как Димитровы хотели сделать из своего сына оперного певца? Едва их остановили. Помнишь, какой у него был голосище? Мы ж белого света из-за него не видели.
Во всяком случае, заявление мальчика улица восприняла с некоторым испугом. Утром, по дороге на работу, Шивачевы встречали соседей, и каждый их останавливал и озабоченно говорил им о чрезмерном честолюбии их сына и даже рассказывал какой-нибудь похожий случай, происшедший в соседнем квартале. К вечеру Шивачевых охватило какое-то беспокойство. Когда они возвращались домой, им встретилась дочь Русчевых, та самая, которая когда-то хотела выйти за художника, и небрежно бросила:
— Передайте привет малышу, который будет министром!
Шивачевы взбежали по лестнице, ворвались в комнату, где их сын читал книгу, захлопнули за собой дверь и закричали:
— Ты, значит, министром будешь, да? Перед людьми нас позоришь? Ходим из-за тебя как по колючкам. Ведь скажут, что не ты дурака валяешь, а что мы тебе бог знает какие глупости в голову вбиваем!
Мальчик уже забыл свои вчерашние подвиги, но теперь его обуяло чисто детское упрямство, и он сказал:
— Да, я стану министром. Что ж тут плохого?
— Совсем одурел! — сказала мать и упала на стул. — Да ты хоть представляешь себе, что это такое?
— Как «что»? Работа такая. Кого ни спросишь, все будут летчиками или врачами. Вы кого-нибудь встречали, кто хочет стать министром? А раз я первый захотел, значит, я и буду.
— И что же ты будешь делать? — дрожащим голосом спросил Шивачев.
— Что захочу. И другим разрешу, что они захотят. И не надейтесь, что я всех буду заставлять завтракать, умываться, дома сидеть, после того как выспался, суп есть и всякую другую ерунду, которую вы заставляете меня делать, потому что злитесь, что вам тоже приходилось это делать, когда вы были маленькие.
Мальчик повернулся и решительно направился к своей кровати.
Ночью Шивачевы почти не спали. Они предчувствовали тяжелые минуты, уготованные им улицей. Но в то же время сердце не позволяло заставлять мальчика отказаться от своих слов. И потом, какая-то непонятная гордость прокрадывалась в их сжатые в комочек души.
— Ну надо же, — шептала Шивачева мужу, — в кого он у нас такой? Министром-то он, может, и не будет, но я не удивлюсь, если из него выйдет большой человек.
— Не говори так, — тихонько проговорил Шивачев, но его умоляющий голос дрожал, дрожал…
Впрочем, они дорого заплатили за свои робкие запретные мечты.
На другой день соседи снова их останавливали и подолгу рассказывали, как дурно некоторые люди воспитывают своих детей, а один все распространялся о том, как неприятны такие дети окружающим. Другой даже намекнул, что надо принять меры, чтобы все это прекратить, что им следует с кем-то посоветоваться и узнать, какие это должны быть меры.
В тот день вся улица ждала, когда появится мальчик. Шивачев пришел на обед домой, чего раньше никогда не делал. Он немного побыл дома и опять побежал на работу.
Во второй половине дня мальчик зашел в угловую молочную. Там были три женщины. Мальчик купил молоко и уже собирался уходить, когда одна из женщин засмеялась и спросила его:
— А мой Ваньо сказал, что ты решил стать министром. Не раздумал еще? — И подмигнула остальным.
— Не раздумал, — сказал мальчик, — стану.
Вечером вместе с темнотой на улочку нахлынуло возбуждение. По дороге домой Шивачевы во всех подробностях узнали о том, что произошло в молочной.
О своих ночных мечтах Шивачев забыл. Он поднимался по лестнице, охваченный отчаянием и гневом.
— Есть у тебя мозги, а? — закричал он на сына.
Сын был единственным человеком, на которого Шивачев осмеливался кричать.
— За что ты ругаешься, папа? — спросил мальчик. — За министра?
— Да конечно же! Сейчас же иди к своим приятелям, пока они домой не ушли, и скажи им, что ты передумал.
— Не скажу!