Мой приятель утверждал, что умеет вызывать и носовое кровотечение, что выдерживал, когда через его тело пропускали электрический ток. Здесь, в госпитале, его «дар» нашел применение в первый и, вероятно, в последний раз. Он, безусловно, владел некоторыми функциями своего организма на уровне начальной ступени йоги. Обычно этого добиваются лишь после долгих упражнений.
Но, как ни странно, он был довольно труслив и больше всего боялся уколов. Не исключено, однако, что этот его страх был продиктован инстинктом, который противился химии, опасаясь, что она нарушит контакт между его органами и волей.
Однажды врачи решили попробовать какое-то лекарство, от которого давление сразу и резко падает. На беду, шприц, с которым вошла сестра, был огромный. Я видел, как он побледнел, но ничем не мог ему помочь. Пришел и доктор А., чтобы посмотреть, какое у него перед уколом давление. Давление измерили. И что же? Оно оказалось нормальным! Склонившийся над его койкой доктор А. издал вопль изумления. От страха перед инъекцией, да еще бессмысленной, мой приятель рискнул всем. Доктор А. выскочил из палаты. Вернулся он через пять минут с доктором П. и с другими врачами. Обнадеженные, они принялись опять измерять ему давление. Мой приятель закрыл глаза и сосредоточился. Он теперь испугался, что его могут разоблачить. И вот аппарат показал верхнюю границу где-то над цифрой 200! «Нервы, все нервы…» — растерянно пробормотал доктор А. и во второй раз выскочил из палаты. Его коллеги последовали за ним. Среди больных и сестер поднялась какая-то непонятная суматоха, и никто больше не вспоминал об инъекции.
Наступил день медицинской комиссии, официального увольнения по болезни и отъезда. Мнимый больной взял со склада свои вещи. Я напомнил ему, что мы собирались обменяться адресами.
«Увидимся после комиссии», — проговорил он и больше не вернулся. С тех пор я его никогда не видел. Но уже тогда я понял, что он поступил правильно. Спокойнее всего забыть неудобного свидетеля и жить так, как если бы его не существовало.
Бедный доктор П.! Спустя шесть лет это был все такой же рассеянный человек в очках, и вид у него был все такой же серьезный. Он восседал на своем диване, и ученые титулы, высокий чин, статьи и самомнение подкармливали его величавость. Все прекрасно. Но… какой-то мальчишка, чуть-чуть непохожий ка обычных людей, «ниспроверг» его как-то уж совсем неучтиво. Да кто ж виноват, если по-монашески строгие рационалистические взгляды этих научных работников делают их слепыми к странному авантюрному артистизму, каким обладал тот парень, если они в своей вечной застывшей серьезности иногда выглядят несколько карикатурно.
Всему, что случается со мной, я ищу причины. Я не верю, что хоть что-то может произойти «просто так, само по себе». Иногда проходят десятилетия, иногда и больше, прежде чем удается выяснить, в чем смысл какого-то случая. События моей жизни занимают определенные места в одной психологической цепи, и каждое имеет свой смысл.