— Ах, так он воображает себя невидимым! — с интересом воскликнул я.
Теперь мне все стало ясно. Вот откуда это бесцеремонное разглядывание, это хождение на цыпочках, это упорное молчание, таинственное проскальзывание в открытую дверь! Дядюшка Кирилл исчез. А он между тем, хитрец, живет себе в доме незримым гостем! Но боже мой, если он последовательно предается этому виду спорта, то, значит, он вообще ни с кем не общается, живет совершенно одиноко! Интересный помешанный — целые годы пребывает в состоянии столь странной мании…
— Когда-то читал я одну книгу, — вслух проговорил я, — там было нечто в этом роде, конечно, из области фантастики.
— Таких книг — не одна, — поспешил вставить Хайн. — Не исключено, что какая-нибудь и повлияла на него.
— Стало быть, в сумасшедшем доме выяснили его пунктик. Сказать по правде, меня удивляет, что они с ним считались. По-моему, с этим связана необходимость во многом уступать его требованиям, а персоналу лечебницы, пожалуй, некогда заниматься подыгрыванием помешанным.
— Ну, там-то с ним вряд ли нянчились. — При этих словах Хайн усмехнулся чуть ли не злорадно. — У них было испытанное средство против его упрямства. Вот почему так спокойно совершилась его перевозка домой. Он сидел в купе как пай-мальчик, тише воды. Боялся, что здоровенные молодцы, сопровождавшие его, увезут его обратно при малейшем проявлении недовольства. Как видите, — с мрачным юмором добавил Хайн, — в дороге никто и понятия не имел о том, что он невидимка. Но едва он немножко привык к дому, как начались трудности. Теперь это тихий человек, к которому мы относимся с невольным состраданием, но тогда — о, вы и представить себе не можете, что мы тогда пережили!
— Я как раз хотел спросить вас, — нерешительно начал я, — как же вы устроили ему невидимое существование, как приспособили домашний распорядок к его причудам? Думаю, это не всегда было просто сделать.
— Конечно, непросто, — утомленно ответил Хайн. — Но рассказывать об этом подробно — долгая история…
— Сначала мы не знали, что делать. Надо было решить множество задач. Ко всему прочему тетя вбила себе в голову, что вылечит его. Она горячо его уговаривала, плакала, на колени перед ним становилась, как идолопоклонница… Он, разумеется, приходил в ярость. Он не хотел, чтоб с ним носились, — он хотел быть невидимым. Чтоб никто его не замечал. Тогда-то директор Кунц и выказал себя верным и умным другом, тонким наблюдателем п советчиком. Это ему удалось убедить тетю оставить тщетные попытки — в интересах самого больного да и всех нас. Это он посоветовал отвести Кириллу мансардную комнатку и таким образом удовлетворить его стремление к уединению. Судите сами, как трудно понять желания человека, который ни с кем не разговаривает! Сколько мы ломали голову, прежде чем придумали, как его кормить! Сначала служанка носила ему наверх завтраки, обеды и ужины. Ох, как он бесновался! Что он вытворял! Он выходил из себя — ведь мы этими услугами показывали, что знаем, где он прячется!
— Занятно, — вставил я, — в лечебнице ему наверняка тоже приносили еду?
— Вот именно, — оживился Хайн, — вы рассуждаете точно так же, как и я. Видите ли, какая-то доля рассудка у него сохранилась. И полностью сохранилась хитрость. В лечебнице он не мог позволить себе роскоши требовать слишком многого, но стоило ему очутиться дома, как он тотчас воспользовался своим положением. Только тут и начал он со всей последовательностью практиковать культ невидимости.
— А может быть, голод заставил бы его образумиться?
— Может быть, — допустил Хайн. — Но могли ли мы ждать, пока иссякнет его ярость? Мы пробовали и так и этак — все не по нем. И опять нам помог Кунц. По его предложению мы завели такой порядок: например, позавтракав, уходим из столовой, но забываем на столе порцию кофе с булочками. Кирилл где-нибудь за дверью ждет, пока мы уйдем, и тогда осторожно, очень осторожно открывает дверь, садится, завтракает и с теми же предосторожностями исчезает. Он воображает, будто украл еду. То же самое и с обедом. Пробирается в столовую после нас и доедает как бы остатки. Еду и питье он находит всегда в определенном месте. А комнату его убирают, когда он выходит погулять в сад. Чистое белье ему приносят, когда он спит. Тем же манером заменяем мы старое платье новым — надо только, чтобы новая одежда по возможности была сходна со старой. Он очень упрям. Одевается только в черное, другого не возьмет. Наверное, это как-то связано с его невидимостью.