— В точности как почтенная тетушка, — с невинным видом обронил я.
Кати глянула на меня — и прыснула. Она смеялась, как смеются дети, прикрывая ладонью рот. Мне было приятно с ней — она с такой готовностью принимала всякую, хотя бы и совсем простенькую шутку.
На столе лежала аккуратно разлинованная, совершенно новая тетрадь.
— Сонина! — обрадовалась Кати. — Он стащил. А Соня-то расстраивалась позавчера, что потеряла…
Я с любопытством взял тетрадь в руки. На первой странице каллиграфическим почерком была выведена надпись: «Никднев расэ Ликерхэ, или Натай как сялатьсде мымдивине».
Эта абракадабра привела меня в недоумение. Я еще раз медленно прочитал ее вслух, и вид у меня при этом, вероятно, был дурацкий. Тут раздался звонкий смех Кати. Она доверчиво приблизила к моему уху свое личико, похожее на лицо фавна оттого, что при смехе уголки ее губ высоко поднимались.
— Не расшифровали? А вы угадайте! Или сдаетесь?
Я сдался, и Кати торжествующе выпалила:
— «Дневник сэра Хэкерли, или Тайна, как сделаться невидимым!» Неужели не поняли — он просто переставил слоги!
Я готов был отдать должное ее догадливости, но она объяснила, что это не первый труд Невидимого, написанный тем же способом.
— Видите — а дальше ничего нет. Вся тетрадь чистая. Это тоже не впервой, что он не двинулся дальше.
— Стало быть, он считает себя каким-то сэром Хэкерли. Откуда, скажите на милость, он взял это имя?
— А, это у него какая-то новая выдумка. Он еще никогда себя так не называл. Взял просто с потолка. Он часто бурчит себе что-то под нос. А потом забывает все, что выдумал. Забудет и про Хэкерли. Погодите-ка, я вам покажу нечто более связное. Гляньте, — Кати быстро выдвинула ящик стола, — сколько здесь бумажек! Как-нибудь в дождливый день можете почитать.
Несколько листков упало на пол, я их подобрал. На первом из них торопливым, нервным почерком было написано: «Повинуясь голосу помазанника божия, войско стянулось в котловину у реки Броуздалки, ожидая повеления Невидимого, который должен был явиться из Печенской каменоломни. Верные рыцари собрались впереди, и с ними хоругвеносцы с хоругвями, на которых пылал герб Невидимого: ладонь с двумя поднятыми для клятвы пальцами. И дрогнули изменники по ту сторону Печенского холма, ибо знали они, что Невидимый благословит оружие верных своих и поведет их гласом и всевидящим оком своим».
Больше на этом листке ничего не было. Я понял — это какая-то воинственная история, роман, в котором он, Невидимый, играет главную роль то ли короля, то ли бога.
— Он никогда ничего не кончает, — сказала Кати. — Мы часто находим бумажки с одной только фразой, а то и вовсе не законченной. Но вам везет! Вот у вас в руке что-то подлиннее!
На обрывке бумаги, словно обгрызенном мышами, я прочитал: «Манифест Невидимого от двадцатого числа месяца Козы ко всему народу, верующему в него». И ниже: «Говорили все вместе и кощунственно поносили его, и тогда он, Невидимый, ступил в круг их и выслушал их. И сбросил стол их и еду их и возопил гласом громовым…» Но что именно дядюшка Кирилл возопил громовым голосом, осталось неизвестным.
— Видите, как бумажка-то обкусана, — сказала Кати. — Это он сам. Или не знал, или забыл, что собирался писать. Он тогда в растерянности рвет бумагу зубами.
— А что значит «месяц Козы»?
— Ах господи, да он никогда не знает, какое сегодня число. Сам придумывает даты и любит называть месяцы названиями птиц и зверей. А то и другие названия им дает, ужасно противные.
Я подумал, что дядюшка Кирилл не лишен известной изобретательности.
— Вот тоже вздумал как-то переписать Библию, — болтала Кати. — И начал с первого слова. Только вбил он себе в голову, что перепишет без единой помарки. И как только ошибется — начинает сначала. Эдаким манером он, конечно, не много успел. Мы уж рады были, когда он это дело бросил, а то так бесился! Начались шипящие дни. Знаете, что такое шипящие дни у Невидимого? Ох, это ужас что такое! Будто в доме тысяча змей. Он все время шипит, и тогда забывает даже о своей невидимости. Дядя говорит, в такие дни он вспоминает прошлое и осознает свое положение. В эти периоды он страшно неосторожен — легко может куда-нибудь свалиться или обжечься, вообще совершить какое-нибудь безрассудство. Приходится смотреть за ним в оба.
— Но что же вы делаете с его писаниями? Ведь он, наверное, исписывает уйму бумаги?
— А мы забираем из ящика снизу да и сжигаем. Замечает он это или нет, трудно сказать, но никогда мы еще не видели, чтоб он сердился, когда его писанина исчезает.