Автор вспоминает, как он стремился к лапидарности и драматизму, увлеченно работая над своим романом: «Ох, этот „Невидимый“, создававшийся в каком-то неиссякаемом опьянении, по двадцать — тридцать страниц ежедневно, после целого дня утомительной работы, шестьсот страниц первоначального текста, потом доведенных до четырехсот двадцати». Этими словами начинается автокомментарий к роману, знаменательно озаглавленный «Попытка создания образа человека в литературном произведении». Живые люди, действующие в предельно драматичных обстоятельствах, лаконичная, можно сказать, «сгущенная» манера письма — таковы несомненные достоинства Гавличка-художника. И в этом смысле Гавличек стоит на уровне лучших достижений реализма нашего века.
Известная чешская писательница Ярмила Глазарова так охарактеризовала роман Гавличка «Невидимый»: «Эта книга единственная в своем роде в чешской литературе. Мы, ее первые читатели, до сих пор потрясены ее сумрачной силой. И так горько вспоминать, что она долго не могла найти издателя, что ее отвергали холодно и с полным непониманием».
Знакомство с романом одаренного писателя обогатит наши представления о талантливой, переливающейся многокрасочным спектром чешской литературе нашего века.
И. Бернштейн
Невидимый
1
ДЕСЯТЬ ЛЕТ
Мане Краусовой[1]
Неполных три месяца назад я получил извещение о кончине Кирилла Хайна. Очень краткий и холодный текст, какие посылают в подобных случаях и при подобных обстоятельствах: «Извещаем Вас, что он умер вчера в половине девятого вечера вследствие воспаления легких. В случае каких-либо особых пожеланий касательно похорон просьба сообщить нам незамедлительно». Печать и дата. Подпись, похожая на стенографический знак. Больше ничего.
Нет, у меня не было никаких «особых пожеланий касательно похорон», абсолютно никаких, однако весть эта произвела такой же эффект, как если бы на погасшее по видимости огнище плеснули ложку спирта: мертвый пепел вспыхивает тогда гудящим пламенем. Оно может слегка опалить вам брови или закоптить свежевыбеленную стену. Я все время носил это казенное письмо с собой, то и дело машинально вытаскивая его из кармана. Вот как — стало быть, умер! Умер! Все зло, которое причинил мне этот невинный виновник, всплывало передо мной четко и последовательно, что бы я ни делал — ел, работал, ложился спать. Не то, чтобы оно было уже забыто. Никогда, никогда не забыть мне его! Но теперь призраки поднялись из могил. Последние несколько лет моей жизни встали перед моим внутренним взором.
Не знаю, когда мне, собственно, пришла мысль описать свою историю. Скорее всего в тот момент, когда я впервые осознал, что невдолге исполнится ровно десять лет с тех пор, как я переступил порог этого дома.
Написать историю своей жизни… Звучит невероятно возвышенно! Однако я вовсе не собираюсь как-то там увековечивать мои великие деяния. Да и не было в этой истории ничего красивого, такого, что стоило бы увековечить. Возможно, я просто почувствовал потребность доказать кое- что собственным сомнениям. А может быть, в извилистом русле моей судьбы затерялось что-то, и я надеялся найти его таким путем. Впрочем, нет! Не надо отрицать свою вину, когда я знаю, что ни в чем не виноват, не надо отыскивать поджигателя, он мне отлично известен! Тут скорее как бы испытание мужества… Мужества? — Ха-ха, конечно! Но об этом пока ни слова, об этом — после.
Начать день в день, минута в минуту, ровно через десять лет после того, как началось мое несчастье… Пусть сочтут меня сумасбродом за то, что я уцепился за числовую веху, не имеющую, в общем, никакого значения. Пусть думают что угодно, я заранее говорю: мне это абсолютно безразлично. Слишком уж соблазнительно, слишком глубоко волнует — приступить к делу в тот самый день, который имеет непосредственное отношение к событиям.
Как только мне стало ясно, что я не могу не писать свою историю, я начал готовиться к этому. Не проходило дня, чтоб я не перебирал старые бумаги, не сидел над календарем, не делал заметок. Всеми силами старался я вырвать у забытых лет подробности, слова, лица. Оказалось, что для такой подготовки два месяца — вовсе не долгий срок. Десять лет! Попробуйте-ка вспомнить по возможности точно, что вы делали десять лет назад! Право, не так-то это просто, даже если те давние события неизгладимо запечатлелись в вашем мозгу.
1
Маня Краусова — жена писателя; в романе использовано многое из обстановки городка, где проходила юность М. Краусовой.