Наконец нас отпустили.
— Ступай теперь, девонька, погляди на свое гнездышко, — благосклонно изрекла старуха.
Поднимаясь по лестнице, Хайн признался, что и он уже начал терять терпение.
— Раз она видела, — а ведь видела же! — как девочке хочется поскорей в новое жилище, зачем было задерживать вас? — И добавил с философской усмешкой: — Видно, старею я. Слишком поддаюсь впечатлениям. Даже питаю какое-то пристрастие к волнующим сценам… Да что ж, хочется видеть вокруг себя побольше радости!
Я думал, что в нашу заново отделанную квартиру Соня влетит стрелой — ничуть не бывало, она остановилась перед дверью, заколебалась. Ей хотелось испытать радость постепенных открытий. И она не знала, с какого помещения эти открытия начать. Наконец решила — с кухни. Самое же прекрасное оставила под конец.
Должен признать, — за время нашего отсутствия здесь сделали, что могли. Отец, видимо, только и думал в эти недели, чем бы пополнить хозяйство дочери. Все так и сверкало, все было на своем месте. Соня переходила от предмета к предмету, и глаза ее наполнялись слезами.
— Но где же Кати? — удивилась она, не видя девушки.
Ей не ответили.
Оказалось, что Кати — разумеется, против ее воли — заставили сыграть глупую комедию. Когда Соня открыла дверь в гостиную, мы увидели Кати — густо покраснев, она стояла посреди комнаты, в белом накрахмаленном фартучке, в белоснежной наколке, с метелкой для сметания пыли в руке.
Я смущенно покашлял, чтоб подавить гнев, поднимающийся к горлу. С меня разом соскочило все то добродушное и снисходительное, переполнявшее меня до этого момента. Обыватели! Я мысленно просил прощения у девушки, которую как бы дарили нам вместе с мебелью и одели в униформу горничной для встречи повелительницы… Напрасно Соня радостно кинулась обнимать ее — неприятное впечатление ничем нельзя было изгладить. Тут-то я и почувствовал, что я снова дома.
Словно кто-то холодными, равнодушными руками стащил с меня праздничные одежды. Рассеялось волшебство доверия, волшебство влюбленности. Я стоял голый, и мне было стыдно.
Генеральный смотр Соня завершила в своей девичьей комнате. Торопливо стала сбрасывать с себя дорожный костюм. Хайн, словно забыв, что мы с Соней уже муж и жена, деликатно вывел меня в коридор.
— Когда Соня отдохнет, когда она переварит радость новизны, пройдется еще разок по квартире и все оценит — приходите, прошу вас, ко мне, ведь у меня, как вы знаете, тоже новоселье.
Бедняга, он был растроган. Голос у него дрожал. Старый человек вроде кошки — не любит расставаться с местом, где прожил большую часть жизни, все равно, счастливо или нет.
Хотя было уже довольно поздно, в нижней кухне шипел пар и булькало что-то в кастрюльках. Готовился торжественный ужин в честь нашего возвращения. Анна поднялась к нам, чтобы пожать руку молодой госпоже. Начала она с поздравлений, а кончила, разумеется, слезами. Соня вышла к ней в коридор еще полуодетой. Зажав зубами какую-то шпильку, она протянула кухарке обнаженную до плеча руку. Я снова ощутил вожделение к этой нежной руке, к высокой, полуоткрытой груди…
— Сегодня вы еще ужинаете у нас, из моей кухни! — гордо сказала Анна. — Это уж напоследок… — И опять прослезилась.
Мимо пробежала Кати, напевая какую-то задорную песенку. Я заметил — она уже сняла маскарадный костюм, и ее рыжие кудри, ничем не обуздываемые, рассыпались по плечам. Грудь вызывающе подрагивала под легкой блузкой… А фартучек свой она держала в руке. Да что же это! — сказал я себе, чувствуя, как забилось мое сердце, радостными ударами заглушая помыслы о нежных ручках жены. От моих благоразумных намерений не осталось и следа. Я проглотил горячую слюну. Оглянулся. Для того только, чтобы проводить жадным взглядом эту насмешницу, с песенкой сбегавшую но лестнице.
В конце июня, дней через десять после возвращения из свадебного путешествия, мне удалось составить образец нового, с отдушкой, мыла. Хайн пригласил для обсуждения Хольцкнехта и Чермака. Хольцкнехт давил обломки застывшей массы в своих мужицких пальцах с грязными ногтями и одобрительно что-то бурчал. Хайн, подняв на лоб очки, сосредоточенно следил за ним. Чермак нюхал состав, растерев его в ладонях.