— Да, папочка, он ведет себя уже лучше, — вспыхнув от стыда, солгала Соня.
Однако, расспросив о подробностях, Хайн убедился, что, в сущности, со вчерашнего дня ничего не изменилось. Соня, как мы и задумали, совсем не выходила, Кати по возможности сидела с ней. Невидимый стойко торчал за дверью. Даже пробовал подергать ручку двери — заперто ли.
— К счастью, мы были к этому готовы, — заявила Соня с каким-то торжествующим оттенком в голосе.
— Вот как? — упавшим голосом заметил Хайн. — Раньше он никогда не трогал дверные ручки, если думал, что там кто-то есть… Обычно он входил только в открытые двери!
— Это бы еще ничего. — У Сони, мужественно старавшейся побороть свое отчаяние, даже веки стали влажными. — Хуже всего ночью. Я ужасно боюсь ночи!
— Какой ты ребенок, — неуверенно улыбнулся Хайн. — Ведь с тобой Петр!
— Да, конечно, — согласилась она, — только я опять не смогу заснуть…
На это Хайн не нашелся что ответить. Тогда Соня отважилась спросить:
— А нельзя устроить так, чтоб дядя несколько дней не выходил из своей комнатки? — Она еще попыталась улыбнуться. — Странно все-таки, что взаперти должна сидеть я, когда я ничего плохого не сделала…
Хайн вскипел.
— Боже мой, Соня, ты ведь это не серьезно?! Неужели ты не понимаешь, к чему это приведет, если мы его запрем?
И он перечислил все вероятные беды. Дядюшка выйдет из себя. Придет в ярость. Здоровому человеку легче сносить заключение, чем больному. И потом — что скажет тетя Каролина?
Я усмехнулся свысока. Ну, как же — тетя Каролина! Хайн боится милой тетушки. А Соня, в сущности, права. Держат под замком нормальных, чтоб ненормальные могли колобродить на свободе…
— Папочка слабый человек, — решительно высказалась Соня, когда Хайн ушел.
Я был вполне с ней согласен, хотя и возразил довольно равнодушным тоном, что удивляться его замешательству не следует. Надо признать, что никаких конкретных опасностей, в общем-то, нет. Одна лишь впечатлительность да предположения, неосновательные страхи… А это не убедит никого из разумных людей.
— Ты прав, — с горечью согласилась Соня. — Только я-то — не разумный человек…
Она просидела взаперти больше недели. В общем, нужно сознаться — ее домашний арест себя не оправдал. Удачная мысль, которой так охотно аплодировал Хайн, оказалась ошибочной. Всякий раз, вернувшись с завода, я слышал одно и то же:
— Он опять был здесь. Он здесь все время. Боже мой, сколько же это будет тянуться? Петя, можно я пожалуюсь, до чего я несчастна?
Я иронически улыбался, переводил разговор на другое… А потом расспрашивал Кати. Та утверждала, что помешанный является уже не так часто, но Соня изнервничалась и воображает, будто тот стоит за дверью все время. Соня отсыпалась днем. Поэтому вечером, естественно, не могла заснуть. Только погасим свет — начиналось: «Петя, Петя, слышишь?..» Я очень резко реагировал на ее: «Опять он там! Он там!» — Слова эти действовали на меня, как удары ножом. Я уже тоже был взвинчен — не по милости сумасшедшего, по милости Сони.
У нее появилась новая привычка — просыпаться с криком. Говорить во сне. Будто он хочет ее схватить. Тянется к ней руками. А она бессильна, она не может двинуться, не может защититься… Потом еще новость: ей стало казаться, будто дверь не заперта. Порой мне приходилось вставать среди ночи, чтоб доказать ей обратное. В сущности, я вел себя как очень добрый человек. Исполнял все ее прихоти. Сделалось еженощной церемонией — осматривать квартиру, не спрятался ли где Невидимый. «Посмотри еще в гостиной… в столовой…» И я в ночном белье бродил по комнатам, а она сидела на постели и, обхватив руками поднятые колени и упершись в них подбородком, задумчиво следила за мной.
Чем далее, тем равнодушнее относился я к ее тревоге. Меня уже ничто не трогало. Только докучало и вызывало чувство неприязни. Тяжелое, как на похоронах, настроение всего лишь месяц спустя после свадьбы — это, по- моему, никому бы не понравилось. Я ломал себе голову, стараясь что-то придумать в помощь Соне. Не изменить ли ее режим? Что, если ей начать выходить? Быть может, Невидимый потому только и подстерегает ее непрестанно, что нигде с ней не встречается? Но для осуществления такого эксперимента требовалось мужество, которого у Сони не было.
Каждый вечер, вернувшись домой, я выводил Соню на прогулку. Не в сад, конечно, — там помешанный ходил бы за нами по пятам. По мере того как мы удалялись от виллы, Соня несколько приходила в себя. Измученная, запуганная, она, по крайней мере, обретала способность говорить и о другом, кроме Невидимого. Но как только мы приближались к дому — начинались слезы, вздохи, жалобы… О каких-либо любовных утехах все это время и думать было нечего.