Он брал по две ступени сразу.
Перед дверью в нашу спальню, как ангел-хранитель, стояла Кати.
— Пожалуй, лучше вам не входить, — шепотом сказала она.
Кати была очень серьезна. Ее новое лицо поразило меня. Никогда еще я не видел у нее такого лица. Губы ее не изгибались, как у смеющегося сатира, она смотрела на нас снизу вверх, и от этого белки ее глаз казались очень большими — как у смиренного просителя или у богомольной девочки…
Под тяжестью ее слов Хайн остановился, будто оглушенный внезапным ударом.
— Она не хочет, — объяснила Кати. — Она сама сказала. Кати, говорит, устрой, пожалуйста, так, чтобы мне никого сейчас не надо было видеть.
— Но следом за нами идет доктор! — всполошился Хайн, удрученный и униженный. — Она и доктора не захочет видеть?
— Она… она говорила только насчет вас и пана инженера. По-моему, вы должны посчитаться с ее желанием, если можете.
— Как она несправедлива! — сокрушенно прошептал мне Хайн. — Теперь обвиняет нас… Наверняка считает нас виноватыми в такой неприятности…
Но мое внимание привлек уже другой звук. Он шел сверху: глухие, гневные стуки. Бух-бух-бух-бух, пауза и снова — бух-бух-бух-бух… Всякий раз четыре удара и пауза. Настойчивые и все же какие-то неуверенные удары. В ту знаменательную минуту мысль моя выразилась в словах: «Это барабанит сумасшедший. Он заперт наверху». И — спокойная, точная догадка: «Его запер Филип».
Как оно бывает в таких случаях, доктор очутился подле нас, хотя мы не слышали его шагов. Мое внимание отметило: маленькая круглая голова на тощем сутулом туловище, лицо в оспинках, пенсне, английские усики неопределенного цвета. За доктором тянулся запах йодоформа. Он дышал чаще, чем это вызывалось необходимостью, — хорошо показать богатым и влиятельным людям, что мы принимаем их дела близко к сердцу, что мы торопимся, ужасно торопимся, можно сказать, во вред собственному здоровью. Доктор шепотом поздоровался. По его умным глазам я понял, что он сразу сообразил положение дел при виде растерянного Хайна. Мягко отстранил он руку Хайна, все еще сжимавшую дверную ручку, сам взялся за нее, секунду поколебался, коротко произнес: «Пардон», — еще ниже склонил голову к тощему плечу и, с неожиданной быстротой и ловкостью открыв дверь, проскользнул в спальню. В этот короткий миг я успел увидеть кровать, тщательно застеленную, и Соню, лежавшую на ней навзничь. Раздвинув локти, она обе ладони прижимала к глазам.
Потом за закрытой дверью послышался глухой голос доктора. Он то умолкал, откашливался, отхаркивался и снова бубнил что-то, монотонно и невнятно, видно, пытался уговорить Соню верить ему. Соня не подавала голоса. Слышно было, как передвинули стул, и снова, только уже медленнее и внушительнее, потекли слова. Я не мог их разобрать, но догадывался: доктор втолковывает упрямой пациентке, что ему, врачу, нужно открыть все, врач — человек науки, врач — помощь, ниспосланная небом… Хайн тупо и неподвижно уставился на дверь. Вслушивался. Был тише воды, ниже травы.
— Кати, — отрывисто, строго сказал я, — можете вы нам рассказать, как было дело?
Голос мой прозвучал в тишине так резко, так неестественно! И словно в ответ сверху, из мансарды, донесся другой, ужасный голос, ржанье испуганной лошади, тот же протяжный хохот безумного, что и в нашу брачную ночь…
— Ох, — вполголоса ответила Кати, — я мало что знаю, только то, что сама видела — Соня мне ничего не рассказала… — Она говорила быстро и тревожно, эта новая Кати. — Соня…
Кати осеклась: снова раздался хохот сумасшедшего и громче, настойчивее, злобнее загрохотали удары. Наверху что-то треснуло. Наверное, безумный навалился на дверь всем телом.
Неожиданно распахнулась дверь спальни, и доктор, прежде такой смиренный, такой похожий на домашнего духовника, звонко и самоуверенно проговорил с порога:
— А вот это необходимо немедленно прекратить, — он показал наверх. — Или скажите, в какой части дома это будет не так слышно?
Хайн воспользовался моментом:
— Пан доктор — у меня! В самом деле, там лучше всего… Это на первом этаже… надеюсь… впрочем, вы можете сами сначала посмотреть!
Он уже готов был сбежать с лестницы, но доктор остановил его.
Доктор вернулся в спальню, дверь снова закрылась за ним, и снова он стал о чем-то спрашивать Соню. В ответ послышался голосок — несказанно жалобный и тоненький, как гульканье младенца. Доктор опять появился на пороге:
— Пациентка категорически не желает вниз. Она просит перенести ее в ее девичью комнату. Прошу вас, барышня! — обратился он к Кати. — А господа будут любезны подчиниться обстоятельствам и покинут коридор!