Хайн нерешительно постоял над лестницей и стал спускаться — словно в глубины бездны. Не найдя ничего лучшего в такой момент, я медленно двинулся за ним. Позади торопливо хлопали двери — Кати готовила переселение Сони. Внизу, стоя посреди своей гостиной и опираясь на безобразную клюку, нас ждала тетушка. Со смертельной ненавистью смотрела она на нас выпученными глазами, вздыхая:
— Ох, ох!..
Безумный снова завыл. Тетка озабоченно подняла к потолку желтое костлявое лицо. Кожистый мешок на ее шее вытянулся, готовый лопнуть.
— Почему вы его не выпускаете? Он утихнет, как только очутится на свободе. Хуго, поди скажи Филипу, пусть отопрет! Как это глупо, раздражать его еще больше!
— Кирилла не выпустят. Нет, нет и нет! — Хайн решительно качнул головой.
— Тебе хочется слушать его плач? Хочешь, чтоб он был на твоей совести? — Тетка вперила свои глазища в измученное лицо Хайна.
— Сейчас я не могу его выпустить. И вообще никогда больше не смогу выпустить его!
— Я бы не позволила, — не слушая его, хныкала тетка, — я не допустила бы этого, но я узнала об этом, только когда его уже заперли… Как Филип посмел!.. Он и Кати, все эта парочка… Я знаю, мальчишка спрятал ключ в карман. Я ходила наверх, а ключа в замке нет… Я по носу Филипа поняла, что ключ у него, хотя он и отрицал. Надо отнять у него ключ.
Тем временем Хайн сел, опершись локтем на столик, покрытый вязаной скатеркой.
— Ключ пока останется у Филипа, — проговорил он тихим, но твердым голосом.
— Та-ак? — В голосе старухи трепетало насмешливое удивление. — Стало быть, ты меня не слушаешься? Или не знаешь меня? — И пренебрежительным тоном, со зловещим спокойствием, она добавила: — Быть того не может, чтоб ты решился оставить его под замком. Знаешь ведь, это может ему повредить.
— А что, собственно, произошло? — задал Хайн тетке все тот же вопрос, на который до сих пор не получил ответа.
Не вмешиваясь в этот диалог, я стоял в углу, рассеянно перелистывая альбом с фотографиями. Мое внимание привлек групповой снимок: смешные дамы в крошечных, с крылышками, шляпах и с турнюрами пониже спины.
— Я не знаю, Хуго! Я не знаю! — с жестом, выражающим беспомощность, патетически воскликнула тетка. — Мне ничего не сказали! Думаю, просто комедия, не более того. Эти нынешние девицы — ох, нынешние девицы! Слишком уж они чувствительны, Хуго… Им бы следовало быть потверже, повыносливей… Сразу всего пугаются, вот и все. А страдает от этого несчастный, больной человек!
— Кирилл напал на Соню, — проговорил Хайн. — Что он с ней сделал?
— Да что он может, бедняжка, что может он с ней сделать, бог ты мой? — прокаркала тетка с нарочитым, противным смешком.
— Вот этого-то мы и не знаем! — в отчаянии воскликнул Хайн.
В наступившей паузе раздался новый взрыв беснования сумасшедшего.
— Так ты не хочешь сделать, как я прошу? — перешла в наступление тетка. — Стало быть, ты одобряешь поступок этих негодных слуг, Филипа и Кати?
Она перевела дух и возобновила свои монотонные, плаксивые обличения:
— И ты не замечал, что он уже давно встал поперек горла Соне и этому молодому человеку? Неужели не видишь? Боюсь, тут сговор… Ты только посмотри на него — разве он выглядит хоть сколько-нибудь огорченным? Он только и ждет твоего решения, ждет, как сатана, гибели Кирилла! Да, да, Хуго, он такой, я-то его раскусила! А Соня во всем походит на свою покойницу мать. Такая же взбалмошная. Теперь она сама себе госпожа, замужняя женщина, вот и задумала извести свою старую бабушку! Да, да, задумала! Не понимаю за что… Я ей ничего не сделала… Мы с Кириллом — ее жертвы… Она, поди, давно точит на нас зубы! Ее мать тоже меня не любила. Это чувство передалось Соне. Вот зачем нужна вся эта комедия! И ты попался на удочку!
Тут она внезапно повернулась ко мне, пылая яростью, которую до сих пор еще как-то сдерживала:
— А вам это, конечно, по душе, мужлан неотесанный! — Она помахала кулаком у самого моего лица. — Бойтесь, сударь, бойтесь божьего гнева!
Казалось, она лишилась разума, столь неожиданным и необоснованным был этот наглый выпад. Я сумел изобразить снисходительную улыбку.
— Разве это человечно, ввергать в несчастье бедняжку! — уже захлебывалась яростью старуха. — Какое бессердечие! Девчонка легла на кровать, чтоб получше разыграть комедию, а вы еще доктора зовете!
Хайн поднялся медленно и устало. Поискал шляпу, да вспомнил, что оставил ее на заводе. Склонив голову, пошел к двери.