— Вы были правы, шеф. Там действительно было много салфеток. Они были брошены в расщелину у берега реки в нескольких метрах от тела. На них имеются розовые и черные пятна. Видимо, от туши для ресниц. Ее подруги говорят, что она красилась. У нас также есть тюбик ее губной помады. Он лежал в сумочке. Используем его для сравнения с пятнами на салфетках. А это, — продолжал Хонан, указывая на второй пакет, — салфетки, которые нашли возле тела Айнои. Тот же производитель, тот же рисунок, хотя следов макияжа на них меньше. Друзья Айнои говорят, что она пользовалась только блеском для губ.
Сабальса поднялся на ноги.
— Нам ничего не удалось обнаружить там, где лежало тело Карлы. Прошло слишком много времени, и не следует забывать, что тело было частично погружено в воду. Если убийца и там пользовался салфетками, их, скорее всего, унесло поднявшейся рекой… Во всяком случае, родственники подтвердили, что она действительно красилась практически каждый день.
Амайя тоже встала и начала ходить по комнате, за спинами своих товарищей, которые продолжали сидеть за столом.
— Хонан, о чем рассказывают нам эти девочки?
Помощник инспектора наклонился вперед и указательным пальцем коснулся уголка одной из фотографий.
— Он стирает с их лиц макияж, разувает, снимая с них туфли на каблуке, туфли взрослых женщин. Это объединяет все три случая. Он раскладывает их волосы по бокам от лица, сбривает лобковые волосы. Одним словом, он снова делает их маленькими девочками.
— Вот именно, — взволнованно воскликнула Амайя. — Этот мерзавец считает, что они слишком рано стали взрослыми.
— Педофил, которому нравятся маленькие девочки?
— Нет, нет. Если бы это был педофил, он выбирал бы именно маленьких девочек, а этот охотится на подростков, которые в какой-то степени уже успели стать юными женщинами. Это тот период жизни, когда девочки хотят выглядеть старше своего истинного возраста. В этом нет ничего странного, для подростков это часть процесса взросления. Но этому убийце подобные изменения не по вкусу.
— Самое вероятное — это то, что он знал их, когда они были еще маленькими, и ему не нравится, как они выглядят сейчас. Поэтому он хочет заставить их вернуться в детство, — кивнул Сабальса.
— Ему недостаточно того, что он их разувает и умывает. Он удаляет лобковые волосы, чтобы их половой орган стал таким же, как у малышек. Он разрезает одежду и обнажает их тела, которые еще не стали телами взрослых женщин, которыми они хотят казаться. И на том месте тела, которое определяет их пол и являет собой надругательство над его представлением о детстве, он удаляет волосы, являющиеся признаком зрелости, и заменяет их лакомством, сладким пирожным, символизирующим ушедшие времена, традиции этой долины, возврат в детство и, возможно, какие-то еще ценности. Он не одобряет их выбор одежды, наличие макияжа, их взрослое поведение. Поэтому он их наказывает, воплощая в них свой идеал чистоты. Он никогда их не насилует, потому что это последнее из того, что он хотел бы с ними сделать. Он хочет удержать их от растления, от греха… А самое ужасное во всем этом то, что если я права и это именно то, что не дает покоя нашему убийце, то он не остановится. Прошло больше месяца между убийствами Карлы и Айнои и всего три дня между убийствами Айнои и Анны. Он считает, что его провоцируют, он очень самонадеян. По его мнению, у него очень много работы. Он будет ловить все новых девочек и возвращать им их чистоту… Даже то, как он располагает их руки ладонями вверх, символизирует доверчивость и невинность.
Амайя замерла, как будто ее осенила какая-то догадка. Где она видела эти руки… этот жест? Она обернулась к Ириарте и указала на него пальцем.
— Инспектор, вы не могли бы принести сюда календари из вашего кабинета?
Ириарте отсутствовал меньше двух минут. Он положил на стол календарь с иконой «Непорочное зачатие» и еще один, с Лурдской Богоматерью. Девы кротко улыбались, излучая благодать и опустив вниз вдоль тела руки с развернутыми вперед ладонями, из которых исходило солнечное сияние как символ безвозмездного даяния.
— Вот оно что! — воскликнула Амайя. — Он уподобляет их девам.
— Этот тип конченый псих, — пробормотал Сабальса, — и хуже всего то, что мы можем быть уверены — он не остановится, пока мы его не остановим.
— Давайте обновим его психологический портрет, — предложила Амайя.
— Мужчина в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, — начал Ириарте.
— Я думаю, что мы можем сузить эти рамки. Я склоняюсь к мысли, что он не особенно молод. Это отвращение, которое он демонстрирует к юности, не соответствует образу молодого мужчины. Он не склонен к импульсивности, очень организован, приносит на место преступления все, что ему может понадобиться, и, тем не менее, убивает своих жертв в другом месте.