Наконец забрезжил рассвет. В углу блиндажа, где находилась амбразура, появилось серое пятнышко, величиной с трехкопеечную монету.
— Утро, — склонившись к уху Долгоносова, сказал Сечин.
Тот кивнул, достал термос и налил в кружку горячее кофе.
— Пейте, товарищ майор.
Днем время шло быстрей. По очереди офицеры вздремнули. У Ивана Ивановича побаливала голова от затхлого воздуха, ломило суставы. Он восхищался выдержкой Долгоносова. Капитан сидел почти не двигаясь, обхватив руками колени. Слыша его розное дыхание, можно было подумать, что Долгоносов спит. Но Иван Иванович чувствовал, как реагирует капитан на малейший шорох. Он в любую секунду готов был вскочить на ноги.
Долго молчавший капитан неожиданно повернулся к майору и сказал негромко:
— Вот мы часто говорим: ненависть к врагу… Мне это чувство хорошо знакомо. Но сейчас у меня к этому чувству примешивается еще свое, глубоко личное… Это трудно передать словами… Я, гражданин своей страны, вынужден здесь, у себя дома, прятаться, хорониться… Это необходимо, и я готов делать все, что нужно… Но сейчас я ненавижу врага вдвое сильней.
— Я понимаю вас, капитан, — отозвался Сечин. — В открытом бою, лицом к лицу драться легче. А разведчику, кроме других качеств, нужна еще выдержка. Очень нужна… У вас она есть.
Светлое пятнышко в углу блиндажа постепенно тускнело. Над землей опускался вечер. Где-то там, на поверхности, горела заря. «Мятежный», судя по времени, готовился к выходу в море.
Сечина удивляла настойчивость, с которой иностранная разведка следит за эскадренным миноносцем. Видимо, сведения о новом вооружении были кому-то очень нужны.
Иван Иванович обнаружил вдруг, что думает с закрытыми глазами. Это никуда не годилось. Так можно уснуть. Он поднялся и принялся с силой махать руками.
Хозяина блиндажа ждали после полуночи, но шаги над головой послышались гораздо раньше. Офицеры вытащили пистолеты, проверили, не попал ли песок, земля; спустили предохранители. Зашелестела разгребаемая листва, чуть скрипнул отодвигаемый камень. Что-то треснуло, и в тишине звук этот показался таким громким, что Иван Иванович вздрогнул. В том месте, где был камень, блеснули звезды. От свежего ночного воздуха, ворвавшегося в блиндаж, у Сечина на мгновение закружилась голова.
У входа в подземелье на фоне неба вырисовывался темный силуэт. Человек постоял несколько минут, будто прислушиваясь. Потом он решительно прыгнул в блиндаж.
Офицеры разом включили фонари, осветили искаженное ужасом лицо.
— Руки вверх! — крикнул Сечин, бросаясь вперед.
Человек метнулся в сторону, гулко, оглушительно грянул выстрел. Пуля взвизгнула над ухом Сечияа. Майор всем телом навалился на шпиона, выворачивая ему руки.
Сверху в блиндаж прыгнул лейтенант Новиков.
— Пустите! Сдаюсь! — прохрипел шпион.
ОЧНАЯ СТАВКА
— Вы и сегодня намерены молчать. Вербер? — спросил Радунов, тая в уголках губ усмешку.
— Конечно. Я предложила вам условия. Теперь дело ваше.
— Как вы узнавали о выходе «Мятежного» в море?
Вербер молча пожала плечами.
— Введите! — повернулся полковник к лейтенанту Новикову.
В кабинет вошел грузный черноволосый мужчина в помятом и грязном костюме.
— Вы не знакомы?
Вербер быстро оглянулась. Водянистые голубые глаза ее часто-часто замигали, от щек отхлынула кровь.
— Все! — махнул рукой полковник. Черноволосого мужчину увели.
— Ваш коллега, Вербер, Сидор Загоруйко, грузчик из порта. Он же Мустафа Керим-оглы, резидент иностранной разведки… Вы намерены молчать?
— Спрашивайте, — махнув рукой, вяло отозвалась Вербер.
— Повторяю вопрос. Как вы узнавали о выходе «Мятежного» в море?
— Очень просто. На этом корабле каждый раз ходил капитан 1 ранга Майский. А он имеет привычку спать дока с открытым окном. Окно закрыто на ночь — значит его нет. Я следила за этим. А Загоруйко собирал сведения в порту. Он знал, когда грузят на «Мятежный» продукты, топливо. У Загоруйко есть приятель на водолее. Вечером мы сопоставляли факты и почти никогда не ошибались.
— В какие часы лодка подходит к нашим водам?
— Когда нужно. Даем по радио короткий сигнал.
— Потом — инфракрасный прожектор?
— Да. На лодке, рядом с перископом, смонтирован принимающий аппарат. Лодка могла принимать сигналы на перископной глубине. К сожалению, на дальнее расстояние передавать прожектором невозможно.
— Вы работали вдвоем?
— Да.
— Когда придет человек для связи?
— Через два дня. Но он не придет. Он будет ждать сигнала.
— Не беспокойтесь, Вербер, прожектор продолжает работать, — усмехнулся Радунов. — Мустафа Керим-оглы оказался разговорчивым.
— Мне все равно… Я знала, что он за человек. После этой операции я все равно отделалась бы от него.
— После какой операции?
— Как только стали бы известны данные о новом оружии на «Мятежном».
— Зря надеялись! — Радунов переглянулся с Сечиным, и оба улыбнулись. — Испытание нового оружия уже проведено на другом корабле.
— А «Мятежный»? — в голосе Вербер звучало удивление.
— С тех пор, как была обнаружена лодка, эсминец ходил в море специально для того, чтобы ввести вас в заблуждение. Надо же было дать вам работу. И лодку мы не трогали только ради этого.
— Значит, ловушка?
— Просто хитрый ход. И вы попались на эту приманку.
— Хитрый ход, — повторила Вербер, ломая тонкие белые пальцы. — Я подозревала… С того дня, как на рынке ко мне подошел молодой человек… Он назвался агрономом, а сам говорил «так точно», и выправка у него была военная… Тогда я подумала, что за мной следят… И долго, слишком долго не производилась стрельба на эсминце… Я очень устала, гражданин полковник. Разрешите мне отдохнуть.
— Идите. Вам принесут бумагу и чернила. Изложите вашу биографию. С подробностями. Вспомните все явки, шифры, имена, факты.
Вербер, устало опустив плечи, пошла к двери. Радунов и Сечин остались вдвоем.
— Вы читали показания Керим-оглы? — спросил полковник.
— Читал.
— Поняли, в чем наша ошибка?
— Понял. Вначале мы принялись разматывать не тот клубок.
— Верно. — Радунов неторопливо ходил по мягкому ковру. — У нас были две исходные точки — Луковоз и убийство Ляликова. И мы пошли по наиболее легкому пути, хотя Луковоза мы только подозревали, а в деле Ляликова преступление было налицо.
— Жаль Луковоза, — вздохнул Сечин. — Такая трагическая смерть!
— Между прочим, фотограф ведь давно собирался пройти по электрической линии. Помните, он говорил об этом лейтенанту Горегляду?
— Помню.
— В ту ночь, когда вы были у павильона, свет померк снова. Луковоз вылез из окна — окно-то к линии выходит — и пошел на холм. Возле одного из столбов он увидел бамбуковую палку. Провод привел его в блиндаж. Керим-оглы неожиданно ударил его лопатой… Вы сообщили Наташе Дунаевой, что Луковоз погиб от руки врага?
— Сообщил.
— А ведь она молодец, Иван Иванович. Верила, что ее любимый — честный человек.
Под окнами на улице засигналила машина. Радунов спрятал в сейф бумаги, надел фуражку.
— Ну, что же, Иван Иванович, поедем на «Мятежный». Узнаем у капитан-лейтенанта Дунаева, как прошли испытания. Он вчера вернулся из командировки. Посоветуемся с моряками, как лучше провести последнюю операцию.
ПОСЛЕДНЯЯ ОПЕРАЦИЯ
Мыс оканчивался крутой осыпью. Радунов, Сечин и Долгоносов стояли на самом краю обрыва. Снизу доносился плеск волн. Слева мерцали вдали огни города, и отраженные огоньки прыгали на дегтярно-черной воде.
— Пора, — сказал полковник, посмотрев на часы. — Ну, Иван Иванович, ни пуха ни пера, как говорится. Желаю удачи!