Брюнет вздохнул и честно признался:
– Я приходил.
– Вот как, – догадался мужчина, – но подойти не осмелился, значит. А я ждал.
– Но почему?
Генри грустно улыбнулся:
– Только ты у меня и остался. Вся моя семья уже давно покинула меня. И почему меня не забрали?! – вопрос, полный беспросветной тоски и одиночества, не нуждался в ответе – никто из нас его не знал.
Тимофей напрягся и сжал челюсти.
– Мне очень жаль, – чуть слышно произнёс парень.
– Я знаю, Тима, знаю, – вздохнул мужчина и, медленно покачав головой, добавил: – Почему же ты пришёл сегодня? – Тимофей вдруг встрепенулся и покосился на меня. Однако мужчина всё понял без объяснений. – Ох, – улыбнулся Генри, – так ты не один. Пускай твой друг подойдёт.
Генри снова поднялся на ноги, и я, осторожно ступая по полу, приблизилась к доброжелательному незнакомцу.
– Это не друг, – уточнил Тим, аккуратно взяв меня за руку, – это моя девушка. Познакомьтесь, Генри, это Ни…
– София, – широко раскрыв глаза, мужчина, казалось, уставился на меня. – Дочка!
Не успев опомниться, я была заключена в крепкие объятия Генри. По его щекам вдруг полились крупные слёзы, оставляя мокрые следы на моём плече, но он всё продолжал радостно улыбаться. Я опешила от такого поворота событий, но мысли оттолкнуть от себя мужчину не возникло ни разу. От него исходило такое чистое человеческое тепло и добродушие, что хотелось укрыться ими, как мягким одеялом. Я посмотрела на Тима – небесные лучики его глаз необычайно сверкали, наблюдая за нами.
– Доченька, – отодвинулся мужчина, всё ещё принимая меня за другого человека, и обратился к Тиму, – спасибо тебе, ангел, что привёл её. Я и мечтать о таком не мог.
Брюнет совсем сник и изменился в лице, мельком взглянув на меня.
Сердце тревожно трепыхалось в груди, напоминая запертую в клетке птичку, а в горле застряло что-то твёрдое, мешающее нормально дышать. Я чувствовала себя ужасно, ведь тешить надеждами старика, напоминая его давно умершую дочь, было неправильно. Я аккуратно сказала:
– Простите меня, пожалуйста. Но… я не София. Моё имя Николь. Вы спутали меня.
«Кошмар», – закусив губу, я утопала в вязкой массе стыда и сочувствия, слегка презирая саму себя.
Генри счастливо улыбнулся от уха до уха и сказал, сев в своё кресло:
– Я никогда бы не спутал свою доченьку, милая Николь.
Мои глаза вперились в Тимофея, но ему, казалось, хотелось только одного – провалиться сквозь землю. Широкая грудь быстро вздымалась и опускалась, что с потрохами выдавало излишнюю взволнованность парня. Почему он не помогает мне выйти из этой казусной ситуации?! Лишь отстранился, что совсем на него не похоже.
Я расположилась на стуле рядом с мужчиной, вглядываясь в незнакомые черты лица.
– Генри, я не понимаю, что вы имеете в виду. К сожалению, я была не знакома с вашей дочкой.
Мужчина задумался, почёсывая подбородок и опустив незрячие зелёные глаза в пол, – я наконец-то рассмотрела их цвет.
– Скажите, Николь, когда вы родились? – вдруг поинтересовался он.
Я обернулась на Тима, ища поддержки, и неуверенно ответила:
– 1998 год. 13 августа.
Генри, помедлив, кивнул.
– София умерла 3 июля 1998 года.
– И, – в горле запершило, – что это может значить?
Отозвался Тим:
– 40 дней прошло с момента смерти.
В неподдельном изумлении я часто заморгала, но в голосе пыталась сохранить остатки спокойствия и благоразумия, ведь передо мной взрослый человек.
– Что вы хотите этим сказать? Тима, – я вскочила на ноги и подошла к парню, – что происходит?
Брюнет замер. Он как будто не мог подобрать слов, чтобы мне что-то ответить.
Опередил Генри:
– Николь, вам нечего бояться.
– Я и не боюсь, – храбрилась я. Хотя откровенно говоря, мне совсем не нравилось, куда свернул наш слишком странный разговор. – Я просто не понимаю… – Я приблизилась к старику и накрыла его руку своей ладонью, ведь меньше всего хотелось делать ему больно. – Генри, я не София, я не обманываю вас. Простите меня, пожалуйста, что говорю это снова.
Мужчина осветил лучистой улыбкой комнату и коснулся своей тёплой ладошкой моей руки:
– Милая, за что вы извиняетесь? Вы действительно не София. Но вы и есть она.
«Что за?!..»
Генри положил ладонь чуть ниже моей шеи, как недавно это было с Тимофеем, и еле слышно хрипло прошептал: