— Я так и думал. Здесь должна быть амбразура! — произнес Сечин. — А день-то какой будет, а, товарищи! Море чистое-чистое. На небе ни облачка.
— Теварищ майор! — раздался тревожный голос лейтенанта Новикова. — Здесь земля свежая, копали недавно.
В дальнем углу блиндажа чуть заметно возвышался над полом небольшой холмик. Долгоносов и Новиков, опустившись на колени, принялись осторожно разгребать землю руками. Чем больше углублялась яма, тем сильнее чувствовался в блиндаже тяжелый, неприятный запах.
— Здесь труп, товарищ майор! — тихо проговорил Новиков.
Сечин наклонился над ямой. В ней виднелась голова, густые, смешанные с землей волосы. Офицеры разгребли землю с лица, и Иван Иванович едва не вскрикнул от удивления. В яме лежал Федор Луковоз. На лбу фотографа зияла глубокая рана с неровными, рваными краями.
ЗАСАДА
Едва над городом сгустились синие сумерки, Сечин и Долгоносов отправились в парк. Неторопливо, будто прогуливаясь, они прошли по многолюдным аллеям, свернули на тропинку. Миновав фотопавильон, офицеры молча переглянулись. О многом напомнило им это темное здание.
На окраине парка в кустах акаций их поджидал лейтенант Новиков. Впереди тянулся склон холма, покрытый редкой растительностью. Двигаться дальше надо было осторожно. Если враг заметит движение на холме, то вряд ли он отважится снова появиться здесь.
— Вы уверены, что он приходит ночью? — тихо спросил Долгоносов.
— Как же иначе? При свете подниматься сюда рискованно. Увидят. Кроме того, сначала резидент должен узнать о выходе «Мятежного».
— Но ведь сегодня корабль не покинет базу.
— Поэтому-то мы и идем в засаду сегодня, а не завтра.
Офицеры тихо приблизились к блиндажу. Иван Иванович тщательно осмотрел камень. Он лежал так, как его оставили утром. Значит, резидент не приходил.
Спустившись вместе с Долгоносовым в подземелье, Сечин снова ощутил затхлый запах плесени и тошнотворный сладковатый — трупа. Хотя тело Луковоза убрали, запах еще не улетучился.
Несколько минут над головами слышались шаги Новикова, маскировавшего вход, потом все стихло. Сечин и Долгоносов остались в кромешной темноте. Они слышали только дыхание друг друга.
Офицеры сидели, прислонясь спинами к стене, чувствуя локоть друг друга. Время будто остановилось для них. Иван Иванович почти физически ощущал глухую, давящую уши тишину. Неожиданно Сечин услышал едва уловимый ритмичный звук и, не понимая, что это, легонько толкнул Долгоносова.
Со стены отвалился кусок земли, с тихим шорохом посыпался песок. Ритмичный звук исчез, потом послышался снова. Казалось, где-то падают капли воды. Иван Иванович напряг слух. Проходила минута за минутой, а звук не исчезал, становился четче.
«Часы!» — мелькнула мысль. Сечин улыбнулся и поднял руку. Маятник часов стучал так громко, будто на руке Ивана Ивановича находились по меньшей мере стенные ходики с гирями. «Ну и тишина здесь», — подумал майор.
Ивану Ивановичу хотелось курить, и он позавидовал некурящему Долгонссову. Сечин старался не думать о папиросах: шпион мог почувствовать запах дыма и догадаться о засаде.
Сидеть было неудобно, отекали то ноги, то руки. Майор поднимался с места, стараясь не шуметь, делал гимнастические упражнения, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. Капитан Долгоносов не двигался, будто окаменел.
Наконец забрезжил рассвет. В углу блиндажа, где находилась амбразура, появилось серое пятнышко, величиной с трехкопеечную монету.
— Утро, — склонившись к уху Долгоносова, сказал Сечин.
Тот кивнул, достал термос и налил в кружку горячее кофе.
— Пейте, товарищ майор.
Днем время шло быстрей. По очереди офицеры вздремнули. У Ивана Ивановича побаливала голова от затхлого воздуха, ломило суставы. Он восхищался выдержкой Долгоносова. Капитан сидел почти не двигаясь, обхватив руками колени. Слыша его розное дыхание, можно было подумать, что Долгоносов спит. Но Иван Иванович чувствовал, как реагирует капитан на малейший шорох. Он в любую секунду готов был вскочить на ноги.
Долго молчавший капитан неожиданно повернулся к майору и сказал негромко:
— Вот мы часто говорим: ненависть к врагу… Мне это чувство хорошо знакомо. Но сейчас у меня к этому чувству примешивается еще свое, глубоко личное… Это трудно передать словами… Я, гражданин своей страны, вынужден здесь, у себя дома, прятаться, хорониться… Это необходимо, и я готов делать все, что нужно… Но сейчас я ненавижу врага вдвое сильней.
— Я понимаю вас, капитан, — отозвался Сечин. — В открытом бою, лицом к лицу драться легче. А разведчику, кроме других качеств, нужна еще выдержка. Очень нужна… У вас она есть.