Ганн вычислил, что в наглухо задраенном помещении воздуха для девяноста шести человек хватит на пятнадцать минут. Дышать уже становилось тяжело. Еще одна непосредственная опасность (по счастью, единственная) исходила от клаустрофобии, поднимавшей свою мерзкую голову. Меньше всего нужна им была безудержная истерия. Ганн ободряюще подмигнул Молли и принялся отсчитывать время. Остальные не сводили глаз с капитана корабля, словно он был дирижером симфонического оркестра.
Квик поднял обе руки, сжав пальцы в кулаки. Настал момент истины. Все зависело теперь от данных, которые анализировались компьютерной сетью Хайрема Йегера. Корабль стоял точно в установленном месте, рефлектор занимал положение, рассчитанное Йегером и перепроверенное доктором Эймсом и его сотрудниками. Вся операция до самой мельчайшей детали шла по задуманному. Теперь разве что внезапное и необычное изменение температуры моря или какая-то непредвиденная сейсмическая активность, которая существенно изменит течение в океане, могли накликать несчастье. О чудовищных последствиях неудачи никто из бригады НУМА даже не думал.
Пять секунд прошло, десять. Сэндекер начал ощущать покалывание в затылке: предвестие беды. И тут вдруг грозно акустические сенсоры, отдаленные на тридцать километров от корабля, стали регистрировать приближающиеся звуковые волны.
— Боже праведный! — воскликнул Эймс. — Сенсоры зашкаливает. Мощность куда выше, чем я рассчитал.
— Двадцать секунд, и отсчет! — выкрикнул Сэндекер. — Всем закрыть уши.
Первым признаком схождения было небольшое дрожание переборок, вторым — жужжание в ушах. Затем люди ощутили головокружение. Но никого не тошнило, никто не ударился в панику. Недомогание перенесли стойко. Сэндекер и Эймс уставились друг на друга: содеянное вызвало у них нервную дрожь.
Прошло пять долгих минут. Вибрация переборок, жужжание в ушах и головокружение исчезли.
Ганн сорвал с себя наушники, взмахнул руками и закричат капитану Квику:
— Дверь! Откройте дверь, пустите воздух!
Квик его понял. Матрасы были отброшены, дверь раздраена и широко распахнута. Воздух, проникший в отсек из машинного отделения, вонял горючим, но все обрадовались ему как озону. Не в силах сдержаться, люди, поняв, что жуткая опасность осталась позади, принялись кричать и смеяться, как болельщики, празднующие победу любимой футбольной команды. Потом неторопливо, соблюдая порядок, по одному, народ вышел из отсека.
У Сэндекера открылись нечеловеческие силы. Он в мгновение ока перелетел из машинного отделения в ходовую рубку и, схватив бинокль, метнулся на крыло мостика. Нетерпеливо навел резкость, глядя на остров, находившийся в пятнадцати километрах от корабля.
Автомобили как ни в чем не бывало катили по улицам, толпы искателей солнечного тепла беззаботно бродили по пляжам. Адмирал с облегчением перевел дух и в изнеможении привалился к ограждению.
— Полнейший триумф, адмирал, — сказал Эймс, появившийся на мостике. — Вы доказали, что лучшие ученые умы страны ошибались.
— Мне были дарованы ваш опыт и поддержка, док, — ответил Сэндекер. — Если бы не вы и не ваши блестящие молодые ученые, я бы ничего не добился.
Охваченные веселым возбуждением, Ганн и Молли бросились к Сэндекеру с объятиями, о чем в других обстоятельствах и помыслить не смогли бы.
— У вас получилось! — кричал Ганн. — Почти два миллиона жизней спасены! Благодаря вашей настойчивости!
— У нас получилось, — поправил его Сэндекер. — От начала до конца усилия были общими.
Выражение лица Ганна вдруг изменилось.
— Какая жалость, что с нами нет Дирка!
Адмирал грустно кивнул:
— Это его идея была искрой, от которой зажглась вся операция.
Эймс изучающе рассматривал комплект приборов, установленных им во время плавания с Молокая.
— Положение рефлектора выбрано идеально! — радостно сообщил он. — Акустическая энергия повернута вспять, в точности как и задумывалось.
— Где она теперь? — спросила Молли.
— Слившись с энергией от трех других островных горных предприятий, звуковые волны несутся к острову Гладиатор быстрее реактивного самолета. Их объединенная сила ударит в подводное основание острова примерно через девяносто семь минут.
— Дорого бы дал, чтобы взглянуть на его лицо.