— Так вы трус? — продолжала я.
— В подобной ситуации — да! — Он наконец улыбнулся. И тут-то я не поверила ему.
— Таисия Пахомовна… — начал он нерешительно. Это прозвучало неподходяще, и я прервала его привычной фразой:
— Меня, собственно, зовут Лелькой.
— Лелькой? — Он остановился и оглядел меня.
Я ждала. «Да, он не отличается находчивостью», — думала я. Наконец он выдавил из себя:
— Здесь один московский корреспондент, он приехал ко мне на заставу. Ему надо вас повидать.
Еще чего не хватало!
— А на кой шут он мне! — рассердилась я.
— Это Григорий Прокофьев, — сказал Савченко без выражения.
— А… почему же он сам сюда не приехал? Если хочет меня видеть.
— Ну, просто я перехватил у него инициативу. Поедемте!
Я видела этого Савченко насквозь: он не пустил ко мне Гришу Прокофьева, чтобы иметь предлог увезти меня к себе. Не больно хитро задумано!
Я согласилась без энтузиазма: вероятно, по наущению Овидия Григорий будет меня уговаривать вернуться. А, впрочем, Дима никогда в письмах об этом и не заикался. Почему же должен об этом стараться Прокофьев?..
Все было странно. Мы шли молча по узкому проходу между штабелями досок, такому узкому, что, даже идя гуськом, касались боками шершавых срезов ровно уложенных «тридцаток». Я слышала за спиной твердый шаг Савченко и поскрипывание ремней. Шпор не было. Стоило ли мне вообще-то ехать? Что мне даст эта встреча? Впрочем, мы уже выходили к путям.
Прокофьев был все тот же, если не считать некоторого оттенка самоуверенности в его манере, вероятно, обретенной им за этот год. Впрочем, я его мало знала. А видела последний раз в состоянии неважном.
Однако он ко мне бросился, словно мы были самыми близкими друзьями…
— Я ведь вам многим обязан! Дима мне очень помог. И, хотя теперь я в центральной прессе, мы с Овидием встречаемся по-прежнему. Мне приятно вам передать вот это…
Это был свежий номер того толстого журнала, в котором обычно печатались стихи Овидия Горохова, он и раньше мне его присылал. И меня удивило, что Григорий поднес его так торжественно.
— Вы разверните, разверните, — настаивал он.
Я развернула, перелистала… Что такое.
«Таисия Черненко»? Да, так я всегда подписывала свои стихи… Но сейчас были не стихи, а «Письма из тайги». И это были мои письма Диме. Только слегка препарированные: кое-что выброшено, кое-где подредактировано.
Все вместе читалось как нечто целое, история одной судьбы. Но я не воспринимала ее как свою судьбу, а как чью-то, судьбу кого-то, о ком я читала или слышала.
В таком оглушенном состоянии, над развернутым журналом, меня застал вошедший в комнату Савченко.
— Договорились? — хмуро спросил он.
— Нет еще, но надеюсь, — весело отозвался Прокофьев. — Овидий велел мне на словах передать, что, если вы захотите…
— Не захочу, — мрачно прервала я.
Григорий оглянулся на Савченко, словно ища у него поддержки.
— Господи боже мой, ну зачем же вы сюда залетели, Лелька? — закричал он отчаянно.
— Вот так. Решила уехать и уехала, — сказала я с натугой, чувствуя себя отвратительно под выжидательным взглядом Савченко. — Как там Гурко? — спросила я.
— У Володи родился сын. Вы, верно, знаете.
— Давно не писал. Я сама виновата: подолгу не отвечаю.
— Слушайте, — что-то сообразил Прокофьев, — вы где работаете тут? Тяжело работаете?
— Сравнительно нет. Раньше — учетчицей на лесопогрузке.
— Это на вагоне стоять, на верхотуре. В стужу. Точки на доску ставить. Знаю.
— А теперь на лесозаводе секретарем. Юристы тут не нужны, а в бухгалтеры не гожусь.
— Значит…
— Нет, Гриша, ничего не значит. Скажите еще что- нибудь про наших…
— Девочка приемная у Володи уже большая.
— Давайте за стол! — вдруг весело и ни к селу ни к городу сказал Савченко.
И опять я разгадала его: он боялся, что я уеду. А сейчас понял, что не уеду, не уеду, не уеду…
III
Непонятным для себя самой образом я дала себя втянуть в глупую, нелепую свару с Зельдисом. Впрочем, нет: понятную! Мне просто невыносимы стали его грубость, самодовольство, окрики. Я швырнула крышку секретера и ушла. Формула: «Лучше, чем по вагонам мыкаться» — была зачеркнута…
Впрочем, в отделе рабочей силы меня не поставили на вагоны, а отправили диспетчером в автогараж. Я поселилась там же, в боковушке, из крошечного оконца которой видна была Курья в ее самом быстром течении, она так и называлась здесь: Быстрая Курья.