Марсельцев в 1792 г. в Париж не вызывали. Как бытует общее мнение, их помощь, очевидно, потребовалась немного позже и связывалась с первыми успехами в начале революции.
То, что эти бандиты с юга были преднамеренно заманены в Париж в 1789 г., нанимались и оплачивались революционными лидерами, является фактом, подтвержденным многочисленными авторитетными свидетельствами, слишком многочисленными, чтобы приводить их здесь подробно. А тот факт, что заговорщики чувствовали, что такая мера будет необходимой, имеет огромное значение, поскольку показывает, что, по их мнению, на население Парижа не следует делать ставку для достижения целей революции.
Другими словами, привлечение контингента наемных бандитов окончательно опровергает теорию, что революция была вынужденным восстанием народа. Это наоборот доказывает, что движение преднамеренно и старательно планировалось. Никто не понимал человеческую природу лучше, чем лидеры орлеанистского заговора, и они, несомненно, поняли, что ранее безответственное, любящие удовольствия население Парижа проявит небольшую инициативу в вопросе кровопролития, им всегда нужно, чтобы кто‑нибудь их возглавил, показал пример, прежде чем они проникнутся таким духом и решатся на эти действия. Безжалостные, какие они были в отдельные моменты, они были склонны к внезапным излияниям чувств, что мгновенно преобразовало их жертвы в объект восхищения; им недоставало горячей южной крови, упивающейся жестокостью и не утомляющейся от этого зрелища. Анархисты XVIII в. всегда понимали, что именно среди романских потомков, собиравшихся в Колизее, чтобы наблюдать на арене жестокие спортивные состязания, им надо найти убийцу, чтобы выследить свою королевскую жертву. Также заговорщики 1789 г. знали, что именно на юге они могут найти ту мрачную свирепость, которой так недостает беззаботным парижанам, и в жарких солнечных регионах Италии и Прованса, где кинжал по–прежнему остается окончательным аргументом в ссоре, они нашли то ужасное орудие революции, какое искали.
Таким образом, одновременно, процесс преобразования и подготовка революции продвигались вперед, и в то время как народные депутаты собирались на заседания, лидеры восстания сплачивали свои силы. Это была гонка двух: кто будет первым? Те, кто желали созидать, или те, которые стремились только уничтожать? Революция выбрала день, и 27–го апреля в Париже вспыхнула первая искра.
После первых кровавых дней можно было наблюдать в госпиталях людей, которые были разочарованы своим участием в революции. Они не думали, что будет кровопролитие. Один несчастный, умирая в агонии, воскликнул: “О боже, о боже, стоило ли переносить такие страдания за несчастных двенадцать франков?”[546] И действительно, в его кармане было ровно двенадцать франков, такие же суммы были обнаружены и у многих других повстанцев.
Прошло более 200 лет после Французской революции, но методы их проведения остались теми же. В начале 1990–х годов организаторами различных митингов и акций протеста в Украине платили от 10 до 30 долларов, а во время “помаранчевой революции” 2004 г. и после нее платили от 20 до 500 долларов. Деньги и еще раз деньги делают революции.
“Все революции и мировые потрясения были и будут организованы все тем же тайным еврейским мировым правительством, — пишет князь Череп–Спиридович. — Это привело к созданию мировой империи евреев, и каждая новая революция подводит любую страну под их ярмо! “Равенство” остается мечтой. “Свобода” исключает “равенство”[547].
Среди наиболее активных организаторов революции 13 июля 1789 г. появился новичок в орлеанистском заговоре, молодой адвокат с ужасно отпугивающей внешностью по имени Жорж Жак Дантон, чье красноречие, напоминавшее площадный юмор, снискало ему популярность улицы. Его массивная голова и черты особенно хорошо гармонировали с манерой его красноречия. Иногда подшучивая, иногда обличая, он веселил любящую удовольствия парижскую аудиторию, которую он, по существу человек удовольствия, прекрасно понимал.
Сложившееся убеждение о Дантоне как о патриоте, проявляющем рвение к свободе и Республике, основано на ошибке. Дантон не был ни демократом, ни республиканцем, а только оплачиваемым агитатором стороны, намеревавшейся установить гораздо худший деспотизм когда‑либо прежде переживаемый Францией.
Однако возникает вопрос: почему Дантону сооружен памятник и красивейшая улица Парижа названа его именем? Вместе с тем в Париже нет ничего, что напоминало бы о Робеспьере, этом честном, неподкупном революционере. Это случилось из‑за последней произнесенной им речи, в которой он поведал, что Французская революция, как и все остальные, была начата не французами, а зарубежными агентами.
546
Nesta Н. Webster. The French Revolution. A Study in Democracy. London. Constable and Company Ltd, 1922. — P. 27.
547
Череп–Спиридович. Тайное мировое правительство, или “Скрытая рука”. — М., 2001. — С. 67, 68.