Можно с большой долей уверенности утверждать, что Шют знал себе цену как писателю и, не обольщаясь на собственный счет, такой подход к творчеству рассматривал как отвечающий природе и возможностям своего дарования. Как его коллега англичанин Грэм Грин разделяет свои романы на «развлекательные» и «серьезные», так и Невил Шют делил произведения на написанные им для публики и написанные для себя; приступая к очередной книге, он заранее знал, в какую из двух категорий она предназначена.
У Грина с этим делением возникали несообразности: «развлекательные» сочинения вошли в число тех серьезных, в кавычках и без, что составили признанный гриновский канон. Так было с «Доверенным лицом» (1939) и «Нашим человеком в Гаване» (1958). У Шюта многие романы, писавшиеся для себя и рассчитанные на коммерческий провал, скажем, «Сдвиг по фазе» (1951) или «На берегу», также попадали в круг бестселлеров и начинали конкурировать с «Крысоловом» (1942), «Пасторалью» или «Городом как Элис». По складу таланта и в силу эстетических вкусов Шют тяготел к социально-психологической прозе с выраженной фабульной основой, а не к углубленному аналитическому письму. Как писатель он сложился и обрел свою манеру еще до войны и, начиная с первого коммерческого успеха, романа «Одинокая дорога» (1932), выпускал книги, написанные примерно на одном и том же добротном беллетристическом уровне. Однако если Шюту что-то по-настоящему удавалось, то удавалось крепко и бесспорно. Две таких творческих удачи, имевшие в свое время огромный успех и, думается, ни в коей мере не устаревшие морально — напротив, сегодня, может быть, звучащие еще актуальней, чем в год выхода,— сейчас перед вами.
***
Средневековый сказочный сюжет о Крысолове из Гаммельна, который, наигрывая на дудочке, сманил и увел из города детей, после того как горожане отказались выдать награду, обещанную за изведение крыс, не раз с тех пор возникал в литературе, причем в разных, подчас весьма далеких от первоначальной схемы, вариациях и литературных «одеждах». Из русских писателей первой половины нынешнего столетия его, например, разрабатывали Марина Цветаева в поэме «Крысолов» и А. Грин в одноименной новелле. Невил Шют дал свою интерпретацию сюжета, вероятно, наиболее отвлеченную от канонического из всех имеющихся, переосмыслил легенду в совсем иных нравственных категориях; какую именно и как переосмыслил — это читатель поймет, прочитав роман.
Сюжеты подобного типа, как правило, складываются и оформляются в смутные времена потрясений, кризисов, углубления социального неблагополучия. Роман Шюта создавался в годы второй мировой войны и на материале войны. Это Франция, захваченная фашистской Германией.
Фабула строится на драматической истории бегства от оккупантов маленькой группы людей, детей и взрослых, во главе которой по прихоти обстоятельств оказывается человек, совершенно непригодный для роли лидера,— отдыхавший на континенте старик англичанин Джон Сидней Хоуард. Таким образом, структура «Крысолова» имеет точки соприкосновения с поэтикой «романа большой дороги», жанра, распространенного в европейских литературах XVII— XVIII веков и давшего неподражаемый образец в виде бессмертных «Приключений Тома Джонса, найденыша» английского писателя Генри Филдинга. Правда, роман Шюта от этого жанра все время отступает и его пародирует. Так, персонажам Шюта тоже выпадает на долю много приключений, но далеко не веселых; не мирные веси и очаровательные ландшафты открываются перед ними — дезорганизованная разгромом и захватом страна; место традиционного героя такого романа — молодого, красивого, чувственного, вольного как птица, занял у Шюта пожилой невзрачный господин, связанный по рукам и ногам данным им обещанием и чувством морального долга.
Есть' в «Крысолове» сильные эпизоды, сделавшие бы честь любому автору-баталисту,— бомбежка беженцев на дороге, разбитая армия в Дижоне, некоторые другие; но не они все же определяют трактовку войны в этой книге. Для Шюта, как обычно озабоченного сопоставлением ценностей и противоположением добра и зла, важнее было осуществить это на уровне привычного, повседневного. Поэтому он укрупненно прорисовывает вторжение войны в быт, показывает перерождение оккупации в это самое привычное и повседневное, хотя она и не становится от того более приемлемой. Герой Шюта приглядывается к немцам на французской земле: «Хоуард не заметил в их поведении ничего такого, на что пришлось бы пожаловаться, вот только лучше бы их тут вовсе не было. А так — что ж, они сдержанные, старательно вежливы, явно не уверены, что им здесь рады».