— В любом случае, от него пока не было никаких распоряжений, — продолжил друг, задумчиво глядя в окно. — Но, думаю, его сиятельство заинтересован узнать, насколько брачная ночь состоялась… — он ухмыльнулся и тут же заслужил от меня тяжелый взгляд.
— Думаю, ты, как всегда преувеличиваешь, — отставил я бокал.
— Вот увидишь, — допил остатки вина Сайм.
Он поднимается, я упираюсь невидимым взглядом в стену, ощущаю, как холодеет внутри от одной мысли, что герцог продаст Диар, как использованную ненужную вещь. Стискиваю зубы, с обречением понимая, что все-таки привык к ней. Поднимаюсь следом, не успеваю отставить бокал, как двери раскрываются, и на пороге появляется седоволосый, но крепкий лакей. Его серые глаза упираются в меня.
— Милорд, герцог требует к себе.
Я невольно обращаю взгляд на друга и вижу в его карих глазах победу.
Глава 3
Сегодня ранним утром состоялись пышные похороны. Я смутно помню, как прошел поминальный богатый обед. Излишняя роскошь церемонии, существенно превышала день свадьбы. Вокруг незнакомые лица и все высокородные господа. Одни выражали глубокое сострадание, пытались подбодрить, утешить, иные намеренно не смотрели в мою сторону. Хоть и прошел ритуал венчания, а я всего несколько часов замужем едва ли считалась супругой младшего графа. Не успела ощутить какого это — быть женой. Не успела понять. Проснуться в ласковых объятиях супруга. Мать Дарфа герцогиня Лиатта в глубоком трауре, держалась холодно и отрешенно. За целое утро не обменялись и словом соболезнований.
Она, будто ощутив посторонний взгляд, поворачивает голову, наградив меня таким ненавистным взором, что земля подо мной покачнулась, а по спине холодок прокатился.
Герцогиня и раньше не была рада мне, а теперь и вовсе возненавидела, хоть перед ней я ни в чем не виновна.
Коротко извинившись, я быстро поднялась, спешно оставив гостей, покинула стол. Испытывая на себе осуждающие взгляды, что будто спицы, вонзаются мне в спину я вышла из душного зала. Стало легче, когда лакеи затворяют за мной двери. Неспешно поднялась в отведенные мне покои. Сбросив наряд, упала на постель и сразу забылась крепким сон.
Проснулась, когда время было давно за полдень. Поднять голову от ложа сразу не вышло — тело не подчинялось.
Лежу на постели, обхватив руками подушку. Меня знобит, до сих пор, пусть минуло уже больше суток с дня смерти Дарфа.
Моя верная камеристка Элин бесконца подсаживается ко мне на край кровати, спрашивает о моем здоровье, преподносит к лицу пахучую горькую настойку боярышника, вливает в ложку успокоительное, принуждая немного выпить. Я — отказываюсь, она — говорит какие-то утешительные слова, но я их почти не разбираю. Туман. Один сплошной туман и я в нем безысходно кружу. Не могу двигаться. Снаружи я спокойна, даже чересчур, но внутри разливается жар, стоит прикрыть веки, как возникают стеклянные глаза Дарфа.
Беспомощно стискиваю кулаки, чувствую, как слезы бегут по щекам горячими ручейками. Это заставляет вновь затревожиться Элин.
Снова прокручиваю в мыслях наше с Дарфом тихое уединение, интимную близость, потом, тот миг, когда я неизбежно впадаю в беспамятство. Спустя время, как я пришла в себя, меня привели на верхний этаж и с того времени больше никто не волновал. Вчера весь день никто со мной не пытался говорить. Только пару вопросов господина Виссента, отца Дарфа, о том, что произошло. Ночью я скверно спала, а утро погребения оказалось самым ужасным утром в моей жизни.
В этом чужом месте, я стала пленницей и вдовой.
— Нужно уезжать, — говорю самой себе.
— Как же, — всплескивает руками Элин.
Я вновь вжимаюсь лицом в подушку, зажмуриваюсь крепко, глаза жгут слезы, в горле ком. Мне никто не позволит сейчас тайно уехать, да и как бы это выглядело со стороны?
Долгожданная свадьба обернулась настоящим сущим кошмаром, мне казалось, что я крепко сплю. Что случившееся — ложь и я вот-вот приду в себя и Дарф, очутится рядом живой и невредимый. Но здравым смыслом я понимаю, что его больше никогда не увижу. Жестокая правда с новой силой сваливается на плечи, густеет черно-белыми цветами, стискивает грудь, в глазах багряные вспышки. Бессвязные воспоминания продолжают металлическими осколками вонзаться в мое сердце, причиняет какую-то дикую не совместимую с жизнью внутреннюю боль. Мне чудится смех и вкрадчивый голос Дарфа, но мягкое звучание вдруг выцветает, истончается, утекает прочь, оставляя меня одинокой.