Я и раньше не была мастерицей строчить посты, а теперь и вовсе, поэтому, когда у меня выдавалась свободная минутка, я болтала с Евгением и Иваном или смотрела сериалы с Аллой.
Все началось с тонкого, как бумага, платья, в котором я должна была позировать для статьи в «Гламур».
Я была полностью готова к фотосессии, волосы были высоко собраны на макушке и украшены экстравагантной короной из темно-красных роз. Мой макияж был ярким и гламурным, с эффектными кошачьими глазками и губами цвета темно-красного вина.
Платье, которое для меня подобрали, порвалось прямо перед съемкой, и его забрали, чтобы зашить, поэтому я осталась сидеть в гримерке без лифчика, в крошечных стрингах телесного цвета и белых босоножках на высоченном каблуке.
Я ничего не накинула, потому что платье обещали зашить за две минуты, но, конечно, как это обычно бывает, две минуты превратились в тридцать.
Мне было скучно. До того я два часа просидела в кресле парикмахера и визажиста и теперь, накрашенная и обнаженная, просто ждала.
Я поняла, что в гримерке хорошее освещение примерно в то же время, когда заметила зеркало в пол. Я красиво изогнула свое тело, задрала ногу и обхватила рукой грудь, чтобы прикрыть ее.
Я сделала несколько снимков перед этим зеркалом. Они были хороши. Они были откровенные, но не вульгарные, и мне нравились мой макияж и цветочная корона.
Я выбрала лучшую фотку и тут же выложила ее. Я сделала это, потому что мне было скучно, и я подумала, что это будет прикольно. Подпись была глупой: «Красивый образ, но, по-моему, чего-то не хватает. Как считаете?»
Я была почти голая, а на фотографии казалось, что я полностью обнажена, но на самом деле ничего не было видно. Все мои прелести были скрыты.
Я и представить себе не могла, что что-то подобное может беспокоить моего мужа. Я все-таки была моделью. И только что снялась в рекламе нижнего белья. Скромницей меня не назовешь
Я опубликовала фотку и включила сериал на телефоне, потому что платье так и не было готово.
Только через полчаса мы приступили к работе. Съемка заняла еще три часа, и к ее окончанию я совершенно забыла об этой фотографии.
— Что вы желаете на ужин, барыня? — спросил меня Евгений, провожая к машине.
Я вздохнула.
— Ты не возражаешь, если мы сходим в тот вегетарианский ресторан?
Он поморщился, открывая для меня дверь машины.
Я кивнула Ивану, он кивнул в ответ.
Евгений обошел машину и сел сзади рядом со мной.
— Я думал, вы отказались от диеты, на которую вас посадила Агата.
— Теперь я сижу на ужасной диете, на которую сама себя посадила. В понедельник у меня съемка, на которой я буду практически голая.
Он бросил на меня взгляд. Это был неодобрительный отцовский взгляд.
— Что? — спросила я его, сдерживая смех. Я не возражала, когда он читал мне нотации. По какой-то причине я находила это милым. Наверное, потому, что ему было не все равно.
Прошло много времени с тех пор, как кто-то заботился обо мне.
— Кстати, про это, — сказал он своим отцовским поучительным тоном, — я видел ту фотографию, которую вы выложили. Что все это значит?
Я была удивлена, что он ее увидел. И немного смущена. Я пожала плечами.
— Я подумала, что это будет прикольно. Разве это не смешно?
Он провел рукой по волосам, все еще глядя на меня. Мне становилось все труднее не смеяться. На его лице идеально сочетались удивление и раздражение.
— Но вы на ней совершенно голая, барыня.
— Мне это напомнило картины Рубенса, — сказала я с абсолютным самообладанием.
Это наконец заставило его улыбнуться. Я посмотрела вперед. Даже Иван ухмылялся.
— Вы знаете, что обнаженное тело на картине и на фотографии — это не одно и то же? — спросил Евгений.
— Может быть, — попыталась ответить я, широко улыбаясь, — моя голая фотка через двести лет тоже будет считаться искусством.
Я заставила его рассмеяться, и мне это понравилось. Я рассмеялась вместе с ним.
— То, что вы двое все время рядом со мной, — это, наверное, лучшая часть моего брака.
Это была правда.
Когда мне сказали, что у меня будет охрана, я удивилась, потому что не видела необходимости в этом. Теперь, когда я провела так много времени с людьми, чье общество мне нравилось, я поняла, насколько я была одинока.
Впервые за целую вечность я осознала, что мне больше нравится быть в компании, чем одной.
Это было приятно.
Евгений бросил на меня взгляд, в котором сквозила откровенная нежность.
— Вы тоже самое лучшее тело, которое я когда-либо охранял.
Я отмахнулась от него.
— Да брось.
— Нет, я серьезно. Вы всегда вежливая. Вы хорошо к нам относитесь. — Он посмотрел на Ивана. — Поддержи меня.
— Согласен полностью, — просто сказал Иван, не отрывая глаз от дороги.
— Я работаю на Ольховских почти пятнадцать лет, и никогда не думал, что работа на них может быть такой приятной.
Я покраснела с головы до ног от удовольствия.
— Спасибо, — сказала я ему, чувствуя себя смущенной. — Обычно вы... не дружите... с людьми, которых сопровождаете?
Он рассмеялся.
— Нет. Обычно никто не утруждает себя разговорами с нами. И никто никогда не советовался со мной по поводу выбора ресторанов.
— Все Ольховские — придурки?
Я не могла не задать этот вопрос.
Он отмахнулся.
— Да нет. Они даже лучше многих. Они просто... Ну, они такие, какие они есть. Они — богачи, а мы — наемные рабы.
Я выглянула в окно.
— Ну, я смотрю на жизнь по-другому. Вы — мои друзья, и мне нравится, что вы рядом.
— Нам тоже нравится проводить с вами время, барыня.
Вдруг я поняла, что все это время мои друзья обращались ко мне на вы.
— Знаете, что? Переставайте выкать, думаю, мы уже достаточно близки, чтобы обращаться на ты, — сказала я с улыбкой.
— Договорились — мгновенно согласился Евгений. Как раз в этот момент зазвонил его сотовый, и он устремил свой взгляд на экран. Евгений нахмурил брови, его глаза встретились с моими, когда он поднес телефон к уху.
Он ответил: «Слушаю».
Я, мягко говоря, офигела, когда поняла, что ему звонит мой муж.
Я слышала его голос, потому что он кричал. Сначала я не разбирала слова, но все равно могла с уверенностью сказать, что это был он.
— Она не позировала обнаженной, Максим Павлович, — объяснял он официальным тоном. — Она ждала, когда ей зашьют платье, в котором она должна была сниматься.
— Хочешь сказать, что она просто так слоняется по съемочной площадке? — Голос Максима стал громче, так что я смогла разобрать некоторые его слова. — Трясет сиськами при всех? Сколько человек там было?
Евгений взглянул на меня.
Я подняла шесть пальцев.
— Шесть, — сказал Евгений в свой телефон. — И на самом деле она не была голой полностью. — Он сурово смотрел на меня. — На ней были стринги и туфли.
— Ты был там с ней? — надрывался мой благоверный.
— Нет, — ответил Евгений. — Мы ждали ее в машине. Я стараюсь держаться подальше, если понимаю, что там достаточно безопасно. Обычно на съемках бывает много полураздетых женщин, и я предпочитаю не беспокоить их своим присутствием.
Максим сказал что-то, чего я не разобрала, и Евгений протянул мне телефон, стиснув зубы.
— Привет, — сказала я, и это прозвучало менее уверенно, чем я хотела.
Он не накричал на меня, как на Евгения, но его тон был достаточно злым.
— Зачем ты это сделала?
Он выплевывал каждое слово словно яд.
— Ты об этой фотографии? — спросила я. Я знала, что именно об этом он спрашивал, но тянула с ответом. Я просто не знала, что еще сказать.
— Да, — отрезал он. — Фотография, которую ты выложила несколько часов назад. Повторяю. Зачем ты это сделала?