При других обстоятельствах Гарри сказал бы, что он русский. По крайней мере на четверть. Он сострил бы насчет того, что не хочет принижать обаяния князя, а потом поразил бы ее своим блестящим знанием русского языка.
Но он не мог сделать этого.
— Вы его видите? — спросила Оливия.
Она вытягивала шею, но ничего не могла увидеть поверх голов толпы.
— Он там, — кивнул Гарри в сторону дверей, которые вели в сад.
Князь стоял со скучающим видом в центре небольшой группы людей. Вместе с тем он явно принимал за должное оказываемое ему внимание.
— Что он делает? — спросила Оливия.
— Его представляют… — Черт, Гарри понятия не имел, кому представляют князя.
— Кому-то из женщин?
— Да.
— Молодой или старой?
— Это допрос?
— Молодой или старой? — повторила она. — Я всех здесь знаю. Это моя профессия — знать всех на таких вечерах.
— И вы этим гордитесь?
— Не особенно.
— Она средних лет.
— В чем она?
— В платье, — ответил он.
— Вы можете его описать? — нетерпеливо спросила она. — Вы такой же, как мой брат.
— Мне нравится ваш брат, — сказал он главным образом для того, чтобы досадить ей.
— Не беспокойтесь. Когда вы познакомитесь с ним поближе, вы измените свое мнение.
Этот выпад вызвал у него невольную улыбку. Неужели он считал ее холодной и безучастной? Да она до краев наполнена озорством и остроумием. Все, что ей нужно, — это быть в компании друга.
— Так какое на ней платье? — потребовала она.
— Воздушное с… — Он показал на свои плечи, будто надеясь, что сможет описать женскую одежду. Он покачал головой: — Я не могу сказать, какого оно цвета.
— Интересно, — нахмурилась Оливия. — Означает ли это, что оно либо красное, либо зеленое?
— Или любое из тысяч цветов и оттенков.
— Знаете что? Это очень увлекательно.
— Я всегда считал это скорее неприятностью.
— Да, наверное, — признала она, а потом продолжила свои расспросы: — А женщина, с которой он разговаривает…
— Он с ней не разговаривает, — ответил Гарри, немного более раздраженно, чем ему хотелось бы.
Она встала на цыпочки, но все равно ничего не увидела.
— Что вы имеете в виду?
— Он вообще ни с кем не разговаривает. В основном он на всех смотрит свысока.
— Это очень странно. Со мной он говорил очень много.
Гарри пожал плечами. Он не знал, что на это ответить. Не мог же он сказать ей об очевидном. О том, что князь мечтает затащить ее в свою постель. Однако для такого откровения данный момент был не самым подходящим.
Хотя он не мог отказать князю в хорошем вкусе.
— Значит, так. С женщиной он не разговаривает. На ней довольно вульгарный бриллиант.
— На шее?
— Не в носу же. На шее, конечно же.
Гарри окинул Оливию оценивающим взглядом:
— Вы совсем не та женщина, за которую я вас принимал.
— Учитывая ваше первоначальное обо мне мнение, это, возможно, хорошо. Так на ней неприлично крупный бриллиант?
— Да.
— Значит, это леди Моттрам, — твердо заявила Оливия. — Хозяйка этого дома. Значит, она будет занята несколько минут. Будет невежливо, если он не уделит ей внимания.
— Я не стал бы рассчитывать на то, что он изменит своей привычке, чтобы быть с ней вежливой.
— Не беспокойтесь. Ему не удастся вывернуться. У леди Моттрам длинные и цепкие щупальца и две незамужние дочери.
— Может, нам двинуться в противоположном направлении?
— Давайте.
Она пошла, умело лавируя в толпе. Он следовал за ней, ориентируясь на звуки ее смеха и на вспышки ослепительной улыбки, когда она каждые несколько секунд оборачивалась, чтобы убедиться, что он идет следом.
Наконец они добрались до какого-то алькова, и она устроилась на банкетке, а он остановился рядом. Он не мог сесть. Пока. Ему надо было присматривать за князем.
— Здесь он нас не найдет, — весело сказала она.
Так же, как никто другой, не преминул сказать про себя Гарри. Риска находиться в этом алькове не было — он открывался прямо в зал. Но по форме он был похож на раковину, и, чтобы заглянуть в него, надо было стоять под определенным к нему углом.
Альков ни при каких условиях не мог служить местом для обольщения или какой-либо шалости, но он обеспечивал некоторое уединение.
— Здорово получилось, — сказала Оливия.
Он удивился тому, что согласен с ней.
— Да, неплохо.
— Но вряд ли мне удастся избегать его весь вечер.
— Вы можете попытаться.
Она покачала головой:
— Моя мать меня раскусит.
— Она пытается выдать вас за него замуж? — спросил он, садясь рядом на банкетку.
— Нет, она не хочет, чтобы я уезжала так далеко. Но он князь. — В ее взгляде промелькнуло что-то фатальное. — Это почетно. Я имею в виду его внимание.
Гарри кивнул. Не в знак согласия, а — сочувствия.
— Более того… — Она вдруг замолчала.
— Что… более? — осторожно подсказал он.
— Я могу вам доверять?
— Можете, — сказал он, — хотя вы, наверное, знаете, что не всегда можно доверять джентльмену, утверждающему, что ему можно доверять.
— Верные слова, — вздохнула она, — но все же…
— Продолжайте.
— Так вот…
Ее взгляд стал каким-то отрешенным, словно она не сразу могла найти нужную форму для выражения своих мыслей. Когда она наконец заговорила, она смотрела куда-то мимо него.
— Я отвергла… ухаживания многих джентльменов.
Странное слово — «отвергла», подумал Гарри, но не стал ее прерывать.
— Это не потому, что считала себя выше их. Во всяком случае, некоторых из них, — она посмотрела ему прямо в лицо, — тех, что были просто ужасны.
— Понимаю.
— Но большинство… Вроде бы в них не было ничего плохого. Но и хорошего не было. — Она печально вздохнула.
Ему это не понравилось.
— Конечно, в лицо мне этого никто не говорил, — добавила она.
— Но вы заработали репутацию слишком разборчивой невесты, не так ли?
Она бросила на него удрученный взгляд:
— Я слышала слово «придирчивая». Были и другие, но я не хочу их повторять.
Гарри вдруг заметил, что его левая рука непроизвольно сжалась в кулак. Оливия изо всех сил старалась преуменьшить значение этих слов, но он видел, что сплетня очень ее задела.
Она прислонилась к стене и замолчала.
И посмотрела вверх, словно хотела, чтобы кто-то свыше направил ее или простил. А может быть, просто понял.
Потом ее взгляд скользнул по толпе, и печальная улыбка тронула ее губы.
— Некоторые даже говорили: «Кого она ждет? Принца?» — Она повернулась в нему, подняв брови. — Вы понимаете, в чем моя дилемма?
— Понимаю.
— Если увидят, что я: его отвергла, я стану… — она прикусила губу, — не просто посмешищем… Даже не знаю, кем станут меня считать. Но приятным это точно не будет.
На его лице не дрогнул ни один мускул, но в его словах была доброта:
— Вы не должны выходить за него замуж только для того, чтобы доказать обществу свою благовоспитанность.
— Нет, разумеется. Но я должна по крайней мере оказать знаки внимания, положенные ему в соответствии с его титулом. И все должны это видеть. Если я просто его отошью…
Оливия вздохнула. Как она все это ненавидела! И никогда ни с кем об этом не говорила, потому что все стали бы ехидничать: «Нам бы твои заботы».
Она знала, что ей в жизни повезло, знала, что она может быть счастлива, знала, что не имеет права жаловаться на свою судьбу, да она и не жаловалась.
Разве что иногда.
А иногда ей хотелось, чтобы джентльмены перестали обращать на нее внимание, называть ее красивой, и привлекательной, и грациозной (насчет последнего у нее были большие сомнения). Она хотела, чтобы они перестали наносить ей визиты, просить у ее отца разрешения ухаживать за ней, потому что все эти джентльмены были «не те» и даже за самого лучшего из них она ни за что не хотела бы выйти замуж.