— О! Вы тоже достали одеяло, — сказала она, словно это было чем-то важным.
— Да, я замерз, — ответил он. Наступило молчание, а потом он спросил:
— Почему вы не захотели видеть князя?
Оливия лишь покачала головой. Не потому, что это было неправдой, а потому, что она вдруг поняла, что не может говорить с ним об этом. Это было странно — ведь первое, о чем она подумала, когда он уходил, было рассказать ему о странном поведении князя Алексея. Но теперь, окно в окно, под взглядом его темных бездонных глаз, она не знала, что сказать.
Или как сказать.
— Не важно, — наконец решила она.
Когда он заговорил, тембр его голоса был низким и довольно резким.
— Если он позволил себе нечто неподобающее, для меня это очень важно.
— Он… он… сказал, что хочет поцеловать меня. Ничего особенного.
До этого момента она избегала смотреть на Гарри, но теперь решилась. Он стоял неподвижно.
— Это не в первый раз, что джентльмен говорит мне такое, — добавила она.
Она решила не говорить ему о том, что князь сказал про Владимира. Честно говоря, даже мысль об этом вызывала у нее нервную дрожь.
— Гарри?
— Я не хочу, чтобы вы снова с ним виделись.
Ее первой мыслью было сказать, что у него нет права ей что-либо запрещать. Слова возмущения уже были готовы сорваться с ее губ, но тут она вспомнила кое-что, о чем он ей сказал. Он тогда будто поддразнивал ее. А может, и нет. Может, ей только показалось, что он шутил, когда он упрекнул ее в том, что она часто говорит, не подумав.
На сей раз она решила подумать.
Ей тоже не хотелось снова видеть князя. Какой смысл возмущаться, если их с Гарри мнения по этому вопросу совпадают?
— Не знаю, будет ли у меня выбор. — Это было правдой. Что она могла сделать для того, чтобы избежать встреч с князем, кроме как забаррикадироваться в своей комнате?
— Оливия, он нехороший человек.
— Откуда вы знаете?
— Я просто… — Он провел рукой по волосам и тяжело вздохнул. — Я не могу вам этого сказать. Я и сам не понимаю, почему я так думаю. Какое-то мужское чутье, что ли.
Она смотрела на него, пытаясь понять его слова.
Он потер лоб обеими руками, на секунду закрыв глаза.
— Разве вам не известно о других женщинах нечто, чего мужчины в своем тупоумии не могут разгадать?
Она кивнула. Он прав.
— Просто держитесь от него подальше. Пообещайте.
— Такого я пообещать не могу, — сказала она, хотя и сама этого хотела.
— Оливия…
— Я попытаюсь, но это все, что я могу сделать.
— Хорошо.
Наступила нерешительная, нервная пауза.
— Вам следует пойти и принять ванну. Вы дрожите.
— Вы тоже, — тихо сказал он.
Она и не заметила, что и ее бьет дрожь. А потом… что было еще хуже… она поняла, что может заплакать. Но почему? Видимо, она переволновалась…
— Спокойной ночи, — быстро произнесла она. Слезы уже подступали к глазам, но она не хотела, чтобы их увидел Гарри.
— Спокойной ночи, — ответил он, но ей удалось закрыть окно до того, как он произнес эти слова. Она бросилась к постели и зарылась лицом в подушку.
Но не заплакала, хотя очень хотела. И все еще не понимала почему.
Гарри вышел из кабинета, закутавшись в одеяло. Ему уже не было так холодно, но чувствовал он себя отвратительно. В душе была непонятная, тревожная пустота, которая все росла, поднимаясь к горлу и сжимая сердце.
Дело было не в холоде. Это был страх.
Князь Алексей чем-то напугал Оливию. Гарри не мог точно знать, что князь сделал или сказал, и если он будет слишком настаивать на том, чтобы Оливия призналась в том, что было, она постарается преуменьшить свои чувства. Но случилось нечто неподобающее. И случится опять, если князю будет предоставлена свобода действий.
Гарри пересек холл, поддерживая левой рукой одеяло, а правой растирая затылок. Ему надо успокоиться. Надо собраться с мыслями. Он примет ванну, а потом ляжет в кровать, все обдумает и спокойно оценит ситуацию и…
Он услышал, как кто-то дергает ручку парадного входа.
Сердце гулко застучало в груди, все мышцы напряглись, словно готовясь к драке. Он же преследовал этих таинственных русских. И теперь…
Какой же он идиот! Если кто-то собирался проникнуть в его дом, он вряд ли стал бы трясти входную дверь. Гарри открыл замок и распахнул дверь.
Эдвард упал через порог.
Гарри смотрел на младшего брата с отвращением.
— О Господи!
— Гарри? — Эдвард взглянул на брата мутным взглядом. Интересно, подумал Гарри, а кого он хотел увидеть?
— Сколько ты выпил? — потребовал ответа Гарри.
Эдвард попытался встать на ноги, но у него не получилось, и он сел на пол прямо в середине холла с таким видом, будто не понимал, где он находится.
— Что?
— Сколько ты выпил? — повторил Гарри, но уже более спокойным голосом.
— Я… ну… — бормотал Эдвард, двигая ртом так, будто жевал жвачку. Возможно, так оно и есть, подумал Гарри, с отвращением глядя на брата.
Какое это имело значение, сколько выпил Эдвард? Одному Богу известно, как он вообще добрался домой. Он такой же, как их отец. Единственное различие было в том, что сэр Лайонел почти всегда напивался дома, а пьяный Эдвард был посмешищем всего Лондона.
— Вставай, — приказал Гарри.
Эдвард поднял на брата бессмысленный взгляд.
— Вставай!
— П-почему ты сердишься? — пробормотал Эдвард, протягивая руку, чтобы Гарри ему помог. Но Гарри руки не подал, и Эдварду пришлось подниматься самому.
Гарри едва сдерживался от того, чтобы не взять Эдварда за шиворот и как следует не встряхнуть. Ему хотелось крикнуть, что он губит себя, что он в любой момент может умереть так, как его отец, — глупо и в полном одиночестве.
Их отец выпал из окна — слишком далеко высунулся и сломал себе шею. На столике рядом с окном стояли стакан и пустая бутылка.
Во всяком случае, так ему сказали. Гарри был в то время в Бельгии. Описание деталей смерти отца было в письме его поверенного.
Мать ему вообще ничего не написала.
— Ложись спать, — сказал Гарри.
Эдвард стоял, покачиваясь и глупо усмехаясь.
— Нечего мне приказывать, что я должен делать.
— Как знаешь.
С него довольно. Все повторялось в точности так, как с отцом. За исключением того, что сейчас он может что-то сделать. Что-то сказать. Ему не надо убирать за кем-то блевотину.
— Делай что хочешь, — с дрожью в голосе сказал он. — Только не надо блевать в моем доме.
— А-а, ты бы этого хотел. — Эдвард пошатнулся и ухватился за стену. — Ты бы хотел, чтобы я убрался, чтобы все оставалось чистеньким. Ты никогда не хотел, чтобы я жил с тобой.
— О чем, черт побери, ты болтаешь? Ты мой брат.
— Ты меня бросил! Бросил! — Эдвард перешел почти на крик.
Гарри смотрел на него с недоумением.
— Ты оставил меня одного. С ним. И с ней. Больше никого не было. Ты знал, что Энн уедет, чтобы выйти замуж. Ты знал, что у меня больше никого не останется.
Гарри покачал головой:
— Ты должен был уехать в колледж. До этого времени оставалось всего несколько месяцев. Я позаботился об этом.
— О, это было только…
Голова Эдварда болталась, лицо исказилось. Гарри был уверен, что Эдварда вот-вот стошнит. Но тот просто пытался подобрать нужное слово — сарказм или что-то в этом роде.
Но он был слишком пьян.
— Ты даже… ты даже не подумал. — Эдвард погрозил Гарри пальцем. — Ты не подумал, что случится, если он меня опозорит.
— Я предполагал, что ты ему этого не позволишь.
— Как бы я смог это сделать? Мне было двенадцать лет. Двенадцать!
Гарри попытался вспомнить, как он прощался. Но не мог ничего вспомнить. Он так хотел поскорее выбраться из этого дома, оставить все позади. Но он все же дал Эдварду совет, не так ли? Он сказал, что все будет хорошо, что он уедет в колледж и ему не придется иметь дело с их родителями. И он посоветовал не подпускать отца даже близко к колледжу, разве не так?