Оливия отпила глоток чая, главным образом для того, чтобы сохранить свое обычное выражение лица — нечто среднее между раздражением и недоверием.
— Я имела в виду, что она шутит сказав, что он кого-то убил, — сказала она с не свойственной ей терпеливостью.
— О! — Филомена взяла печенье, — Извини.
— Я убеждена, что слышала, что он убил свою невесту, — настаивала Энн.
— Если он кого-нибудь убил, он сидел бы в тюрьме, — возразила Оливия.
— Может быть, они не смогли это доказать.
Оливия слегка скосила взгляд налево, где за толстой каменной стеной, десятью футами свежего весеннего воздуха и еще одной толстой стеной — на этот раз кирпичной — находился недавно арендованный сэром Гарри Валентайном дом, как раз к югу от ее собственного.
Остальные три девушки проследили за ее взглядом, так что Оливия почувствовала себя глупо.
— Никого он не убивал, — твердо заявила Оливия.
— Откуда ты знаешь? — не сдавалась Энн.
Мэри кивнула.
— Потому что не убивал. Он не жил бы через дом от меня в таком престижном квартале, как Мейфэр, если бы кого-нибудь убил.
— Может быть, они не смогли это доказать, — повторила Энн.
Мэри кивнула.
Филомена съела еще одно печенье.
Уголки губ Оливии чуть приподнялись в улыбке. Не следует хмуриться. На часах всего четыре. Девушки приехали к ней с визитом час назад, и все это время они болтали о том, о сем, сплетничали, обсуждали свои наряды для предстоящих трех светских мероприятий. Они встречались раз в неделю, и Оливия любила общаться с ними, даже если их беседе не хватало живости, которой она так наслаждалась, беседуя со своей самой близкой подругой Мирандой, урожденной Чивер, а теперь — Бевелсток.
Да, Миранда вышла замуж за брата Оливии. Это было хорошо. Даже великолепно. Они были подругами с самого раннего детства, а теперь они будут сестрами до конца своих дней. Однако это означало, что Миранда уже не была незамужней девушкой, и ей требовалось знать много такого, о чем девушкам знать не положено.
Будучи девушкой, Миранда всегда придерживалась правил для незамужних леди, составленных Оливией Бевелсток.
Эти правила включали такие требования:
носить платья в пастельных тонах (и это особенно приятно, когда эти тона идут к вашему цвету лица);
часто улыбаться и держать своё мнение при себе;
слушаться своих родителей, а в случае непослушания не роптать на последствия;
найти себе мужа, который не будет постоянно говорить, чего должна или чего не должна делать его жена.
В голову Оливии часто приходили неожиданные и странные идеи, поэтому она часто ловила себя на том, что не слушает, что говорят другие. И иногда высказывала вслух то, что должна была держать при себе. Честно говоря, прошло уже два года с тех пор, когда она назвала сэра Роберта Кента великовозрастным индюком, и это было гораздо менее обидным, чем остальные прозвища, которые были у нее на уме.
Теперь, когда Миранда вышла замуж, она должна была поступать как замужняя леди. Оливии очень хотелось бы составить для Миранды перечень тех правил, которых она должна была придерживаться теперь. Но только никто (даже Миранда — за что Оливия до сих пор ее еще не простила) не мог ей подсказать, что должны делать замужние леди, кроме того, что им не обязательно носить одежду пастельных тонов, что они не нуждаются в том, чтобы их везде и всегда кто-то сопровождал, и что они должны в разумные промежутки времени рожать младенцев.
Относительно последнего пункта у Оливии были вопросы, но каждый раз, когда она хотела получить на них ответ, ее мать спешно выходила из комнаты.
Но вернемся к Миранде. Она родила девочку — очаровательную малышку Кэролайн, племянницу Оливии, — у которой она оказалась в полном подчинении, а сейчас собиралась родить второго ребенка, а это означало, что она не могла участвовать в еженедельной болтовне подруг. А поскольку Оливии нравилась болтовня — а также сплетни и разговоры о моде, — она все чаще проводила время с Энн, Мэри и Филоменой. И хотя сплетни обычно были интересными и никогда — злобными, разговоры с подругами все же частенько бывали глупыми. Как, например, сейчас.
— А кто это «они»? — спросила Оливия.
— Они? — отозвалась Энн.
— Они. Люди, утверждающие, что мой сосед якобы убил свою невесту?
Энн посмотрела на Мэри:
— Ты можешь вспомнить?
Мэри покачала головой:
— Нет, не помню. Может быть, это была Сара Форсайт?
— Нет, — вмешалась Филомена, убежденно качая головой. — Это была не Сара. Она вернулась из Бата всего два дня назад. Может, Либби Локвуд?
— Нет, не Либби, — сказала Энн. — Если бы это была Либби, я бы запомнила.
— Вот об этом я и говорю, — заметила Оливия. — Вы не знаете, кто это сказал. Никто из нас не знает.
— Но я же это не придумала, — немного обиженно сказала Энн.
— Я и не говорила этого. Я никогда бы про тебя такое не подумала. — Это было правдой. Энн всегда повторяла то, что говорилось в ее присутствии, но она никогда ничего не придумывала. Оливия задумалась, собираясь с мыслями. — Вы не считаете, что такого рода слух хочется проверить?
Три пары глаз уставились на Оливию в полном недоумении.
Оливия попыталась зайти с другой стороны:
— Хотя бы ради вашей собственной безопасности. Если это правда…
— Так ты думаешь, что это правда? — спросила Энн таким тоном, будто поймала Оливию на слове.
— Нет. — «Боже упаси». — Но если бы это было так, то он, конечно, не был бы человеком, с которым нам захотелось бы общаться, не правда ли?
Это заявление было встречено продолжительным молчанием, которое в конце концов нарушила Филомена:
— Моя мать уже предупредила меня, чтобы я его избегала.
— Именно поэтому, — продолжила Оливия, чувствуя себя так, словно с трудом пробирается через грязь, — мы должны убедиться, что слух верный. Но если это неправда…
— Он очень красивый, — сказала Мэри и добавила: — Очень.
Оливия моргнула, стараясь проследить за мыслью Мэри.
— Я его никогда не видела, — призналась Филомена.
— Он носит только черное, — сказала Мэри как бы по секрету.
— А я его видела в темно-синем, — возразила Энн.
— Он одевается только в темные тона, — сказала Мэри, бросив на Энн раздраженный взгляд. — А его глаза… Их взгляд прожигает насквозь.
— А какого они цвета? — спросила Оливия, представив себе все возможные оттенки — красные, желтые, оранжевые…
— Голубые.
— Серые, — сказала Энн.
— Серо-голубые. Но взгляд пронзительный.
— А волосы? Какого они цвета? — спросила Оливия, решив, что это важная деталь, которую они упустили.
— Темно-каштановые, — сказали подруги в унисон.
— Такие же, как у меня? — поинтересовалась Филомена, потрогав свои локоны.
— Темнее, — сказала Мэри.
— Но не черные, — уточнила Энн.
— И он высокий, — сказала Мэри. — Но не слишком. Я не люблю долговязых мужчин.
— Ты наверняка его видела, Оливия. Ведь он живет рядом.
— Вряд ли, — пробормотала Оливия. — Он въехал в начале этого месяца, а я в это время гостила в загородном доме у знакомых моих родителей.
— А когда ты вернулась в Лондон? — спросила Энн.
— Шесть дней назад. Я даже не знала, что моим соседом оказался холостяк. — Она немного запнулась, сообразив — немного поздно, — что если бы знала, то попыталась бы узнать о нем больше.
Так оно и было бы, но она не собиралась в этом признаваться.
— Знаете, что я слышала? — вдруг спросила Филомена. — Он избил Джулиана Прентиса.
— Что? — хором воскликнули все трое.
— И ты только сейчас об этом говоришь? — изумленно добавила Энн.
— Мне об этом рассказал мой брат, — не обращая внимания на Энн, сказала Филомена. — Они с Джулианом закадычные друзья.
— А из-за чего все произошло?
— Это я не совсем поняла, — призналась Филомена. — Роберт выражался как-то туманно.