— Нет, не ошиблась. Он на тебе не женится, — ответил Тивертон.
Некоторое время они молчали. Наконец она задала робкий вопрос:
— Он предложил тебе что-то другое?
— То, что я отказался с ним обсуждать, — резко, словно отрубил, сказал Тивертон. — Хоудридж исчез из твоей жизни. Забудем о нем. Здесь полно других мужчин, которые прямо вьются вокруг тебя. Каждый стремится с тобой потанцевать, тебя коснуться… — Квентин говорил с явной издевкой. — Но теперь у нас уже нет такой необходимости срочно искать тебе супруга, — добавил он деловым тоном.
— О, как я рада! — вырвалось у Селины. — Если мы не будем слишком расточительны, денег нам хватит надолго.
— Надолго никаких денег не хватит, таков закон природы, — рассудительно произнес Тивертон. — Но если мы будем тратить по соверену в день, то без завтрака и без обеда мы не останемся.
— Значит, хоть несколько дней ты… не будешь играть? — с радостным трепетом спросила Селина.
— Как бы я хотел ответить тебе «да», но… — Тивертон печально развел руками. — Игра для меня единственный способ добывать деньги. А у денег есть одно проклятое свойство — исчезать неизвестно куда и очень быстро.
Он заметил, как огорчилась Селина, и все же продолжал безжалостно и сурово:
— Скоро сезон в Баден-Бадене закончится, и все потянутся караваном в Париж.
— И нам тоже нужно туда ехать?
Париж для нее ассоциировался с мадам Девилин и мертвым маркизом. Ужаснее места не было на земле.
— Есть и другие города, но Париж предпочтительнее.
— А если нам вернуться в Англию? — задавая подобный вопрос, Селина вступала на зыбкую почву.
Тивертон ответил не сразу:
— Мне нельзя возвращаться домой, и, вероятно, я должен тебе объяснить почему.
— Если не хочешь, не надо мне ничего объяснять, — поторопилась сказать Селина.
— Нет уж, давай все выложим начистоту. Исповедь на заре наступающего дня, разве это не возвышает дух? — Квентин, может, шутил, а может, и в самом деле нуждался в самоочищении. — Только признайся, ты поверишь в то, что я скажу, поймешь, что я делаю все, чтобы нам обоим было хорошо?
— Зачем об этом спрашивать? Я доверилась тебе во всем и до конца. У меня нет желания как-то вторгаться в твою личную жизнь. Мне достаточно… быть вблизи от тебя.
Последний газовый светлячок, который еще не успел загасить Тивертон, теплился в матовом шаре. Трогательная, хрупкая — в ночных шлепанцах без каблуков — Селина казалась еще меньше ростом, крохотной, невесомой и неосязаемой, как лесной эльф, и красота ее была тоже волшебной, неземной…
— Я не хочу быть тебе помехой, — говорила Селина, а губы ее дрожали. — Я хочу только того, что хочешь ты… что бы ты ни пожелал…
— Существует огромная разница между тем, что я хочу, и тем, что я должен и могу сделать, — сказал Тивертон.
— Почему? — удивилась Селина.
— Потому что я обязан прежде всего подумать о тебе, — ответил он, — потому что вся твоя жизнь, твое будущее — все зависит от того, что происходит сейчас, в эти дни, и за каждый день я отвечаю… и перед самим собой, и уж наверняка перед господом богом. Я не прощу себе, если ты будешь несчастлива.
— Я счастлива… так счастлива… потому что с тобой! — воскликнула девушка.
Ее руки потянулись к нему; не отдавая себе отчета, что она делает, она обняла его, и — если б он сделал то же самое — она готова была бы простоять так хоть целую вечность.
Но Квентин резко отстранил ее от себя — почти оттолкнул, и произнес неестественно громко и сурово:
— Не отправишься ли ты наконец спать, Селина? Нечего бродить по дому, как привидение. Ты должна выглядеть свежее утренней розы и румяной, как заря, иначе… — Он запнулся. — Или ты забыла, ради чего мы болтаемся в этом чертовом Баден-Бадене?
Если б он вдруг дал ей пощечину или обругал последними словами, то все равно Селина поразилась бы меньше.
Ее руки бессильно упали, слезами наполнились глаза. Она отпрянула от него и как безумная устремилась наверх, в свою спальню.
Квентин догнал ее на лестнице и у самой двери преградил ей путь.
— Прости меня, прости меня, Селина! — твердил он. — Я не должен был это говорить, но ты сама вынудила меня. Мне трудно было сдержаться.
Она повернулась к нему, но не видела его лица из-за слез, застилающих ее взгляд.
— Я тебе благодарен… Ты не представляешь, как я благодарен тебе… за то, что ты сделала для меня этой ночью. Ты спасла меня от разорения, от краха…
Она ожидала от него иных слов, может быть, иной благодарности, но он подарил ей лишь намек.
— О нас, о наших проблемах мы поговорим утром… не сейчас… не здесь. Я не могу говорить, когда ты так смотришь на меня, черт побери!