Стэн коснулся лба ребенка.
— У нее все еще сильный жар!
Складка на переносице Пита сделалась глубже.
— Ей нужно снова принять лекарство, а она отказывается.
— Я просил позвать меня, как только она проснется.
— Ты же стоял на часах! К тому же это не имеет никакого значения. Она не хочет пить лекарство, и точка!
— Черт побери, Пит, ты…
Стэн обернулся к притихшему ребенку. Несмотря на присущую ему уверенность в себе, которая всегда внушала подчиненным невольное уважение, он снова ощутил себя беспомощным.
— Пит говорит, что ты отказываешься принимать лекарство.
Девочка молчала.
— Тебе надо его выпить, если хочешь поправиться. Мне казалось, ты поняла это, дорогая. — Стэн сделал паузу, боясь, что ему опять придется пообещать выпить лекарство первым. — Ты хочешь, чтобы я, как и в прошлый раз, показал тебе пример, да?
Ответа не последовало.
Стэн коснулся пальцами горячей щеки ребенка. Кожа была нежной, словно шелк, хотя ее покрывали ссадины и шрамы.
— Только скажи мне, что я должен сделать для тебя, солнышко, — попросил он. — Решать тебе.
Долгие минуты протекли в молчании, прежде чем малышка, коротко вздохнув, обернулась к Питу и разомкнула губы. Она не стала протестовать, когда он сунул ей в рот ложку, и проглотила лекарство, даже не поморщившись.
Облегчение, которое почувствовал Стэн, сменилось удивлением, когда девчушка протянула ему свою маленькую ручку.
Светлые глаза ребенка были полны слез, и у Стэна не хватило духу высвободить руку, когда девочка уснула. Оставшись с малышкой, он сам не заметил, как задремал.
Крик совы… потрескивание дров в бивачном костре… звуки заунывной песни погонщика…
Серебристый свет луны заструился в угольно-черной темноте фургона, и Стэн проснулся. Открыв глаза, он увидел, что девчушка соскользнула с тюфяка и, свернувшись калачиком у него под боком, положила голову ему на грудь. Ее лицо казалось спокойным, хотя жар все еще исходил от ее тела. Стэн попытался снова положить девочку на тюфяк, но она еще теснее прижалась к нему, обхватив его ручонками. Тогда он обнял ее и закрыл глаза.
Ей снилось, что она в фургоне, послышались знакомые голоса.
— Ну же, девочки, не бойтесь. Папа поехал за доктором. Скоро вы все поправитесь.
— Мама, мне жарко, хочется пить. У меня болит живот.
— Я тоже хочу пить!
— И я!
Отдельные картины, всплывавшие в ее сознании, сменялись с поразительной быстротой. До нее донесся шум, похожий на отдаленные раскаты грома. Звук становился все громче… все ближе…
Стена воды неслась прямо на их фургон, застрявший на середине разлившейся реки. Честити плакала. Онести звала ее. Мама пыталась добраться до них, но ей это не удавалось. Весь мир перевернулся. Вода залила ей нос и рот, она не могла дышать, водоворот тянул ее в мир влажной тьмы, где не было ни света, ни звука, ни жизни.
— Мама!
Она внезапно проснулась. Дрожа и заливаясь слезами, плотнее прижалась к широкой груди, на которую положила голову, и тут же почувствовала, как сильная рука крепче обняла ее.
— Тс-с-с! Не плачь. Тебе приснился дурной сон, милая, но теперь все будет хорошо. Я не дам тебя в обиду, — услышала она низкий спокойный голос.
Она увидела полное тревоги лицо. Ей были знакомы эти грубоватые черты… этот голос. Да, это был человек, который преодолел тьму и спас ее, но маму и папу, сестер… всех их унес стремительный поток.
Его зовут Стэн. Он обещал помочь ей. Она знала: он сдержит слово, оградит ее от любых бед.
Свернувшись калачиком рядом со Стэном, она закрыла глаза, потом открыла их, снова взглянула на своего спасителя и, словно вспомнив о чем-то, прошептала:
— Меня зовут Пьюрити[1].
1881 год
— Черт бы побрал эту упрямую тварь!
Высокая, худая, в обычной одежде погонщика, Пьюрити резко осадила лошадь. Она обвела взглядом кусты в поисках лонгхорна[2], который никак не давался ей в руки. Ей пришлось преследовать бычка-переростка достаточно долго, все время петляя по залитой солнцем местности. Хитрая и воинственная зверюга задала от нее стрекача, и теперь девушка удалилась от стада на довольно большое расстояние.
— А, вот он!
Решительно стиснув зубы, она вонзила шпоры в бока лошади. Бычок заметил ее и снова бросился бежать по прерии. Вжавшись в седло, Пьюрити помчалась за ним с такой скоростью, что едва не загнала лошадь.
Когда наконец бычок оказался в пределах досягаемости, Пьюрити бросила аркан.
Опять мимо!
Несясь вперед на полном скаку и мысленно проклиная себя за неловкость, девушка едва заметила, что ее собственные плечи обвила веревка. Мгновение — и петля затянулась. Выбитая из седла, Пьюрити упала на землю. Она еще не пришла в себя от ушиба, когда на нее сверху обрушился человек в штанах из оленьей кожи. У нее перехватило дух, и она выпалила одно-единственное слово:
— Кайова!
С ножом, приставленным к горлу, Пьюрити не могла пошевелиться. Она почувствовала, как огромное, мускулистое тело дикаря на миг напряглось, затем напавший сорвал с ее головы шляпу. Белокурые волосы рассыпались по земле. Девушка приоткрыла рот, собираясь закричать, но тут он запустил руку в ее кудри и прохрипел:
— Женщина!
В его речи не было слышно гортанных звуков, характерных для представителей диких племен.
В один миг вскочив на ноги, индеец резким движением поднял Пьюрити с земли. Ухватив за ворот рубашки, он притянул девушку к себе, поднес нож к ее животу и прошипел:
— Говори, что с ним случилось!
Девушка посмотрела прямо в лицо обидчику. Загорелая кожа, резкие, словно точеные, черты лица, черные волосы до плеч, перехваченные повязкой, и… зеленые глаза.
— Я… я не знаю, о ком ты говоришь! — воскликнула она.
И тут нож проколол ее рубашку, царапнув кожу. Пьюрити почувствовала, как из раны тонкой струйкой потекла кровь, и уши резанул его неприятный голос:
— Я спрашиваю тебя в последний раз.
Вдруг она услышала выстрел. Тело индейца внезапно дернулось, и он рухнул на землю у самых ее ног.
Девушка уловила выражение его глаз, и у нее по спине пробежали мурашки. А когда она услышала зловещее обещание, сорвавшееся с его губ за миг до того, как глаза закрылись, то поняла, что никогда не сможет забыть его.
— Я еще припомню тебе это… — прошептал он.
— С тобой все в порядке, Пьюрити?
Пыорити кивнула, слишком потрясенная случившимся, чтобы поставить на место Бака, когда тот обратился к ней по имени, от которого она отказалась еще несколько лет назад. Глядя на своего обидчика, лежавшего неподвижно на земле, она прикоснулась к тому месту, откуда. сочилась кровь.
— Да ведь он тебя ранил! — Обветренное лицо Бака сделалось жестким. — Проклятые дикари! Они устроили здесь неподалеку что-то вроде паувау[3]. — Он язвительно усмехнулся, отчего его густые седеющие усы дернулись. — Ни один из них не стоит денег, потраченных на пулю!
Подняв глаза, Пюрити увидела, что подъехали Картер, Роум и Бэрд. Держа ружья наготове, они осматривали заросли.
Пьюрити судорожно вздохнула:
— Я думаю, он был один.
Пристально посмотрев на девушку, Бак снял с ее плеч веревку.
— Значит, он арканом стащил тебя с лошади? Никогда прежде не видел, чтобы индейцы так делали, — проворчал он. — И едва ли впредь мне представится такой случай, раз этот парень мертв.
Пьюрити взглянула на лежащего человека и вспомнила редкий цвет его глаз.
— Расскажи, как все произошло.
— Он спросил меня, что с ним случилось.
— С кем?
Пьюрити не ответила.
— Пьюрити?
— Я не знаю.
Бак фыркнул:
— Скорее всего он тоже этого не знает. По-видимому, у него было одно из тех видений, от которых краснокожие обычно теряют разум.
Пьюрити резко повернулась в сторону появившегося из зарослей Картера. За ним по пятам шли Бэрд и Роум.
1
Родители героини назвали своих дочерей в честь христианских добродетелей: Пьюрити — чистота, Онести — честность, Честити — целомудрие. — Здесь и далее примеч. пер.