— Но здесь вас только четверо: вы, Присцилла, Локлен и Киллиан, — с подозрением в голосе произнесла она.
— Это потому что мой старший брат Стерлинг и сестры, Айви и Сьюзен, вышли замуж. В глазах отца они искупили свои грехи.
Глаза Фелисити засияли.
— А теперь и вы искупили!
— Нет, нет. — Грант повесил голову. — Я совсем в другом положении. — Он медленно набрал полную грудь воздуха и так же медленно выдохнул. — Фелисити, представьте: я помолвлен со знатной женщиной, дочерью друга моего отца. И вдруг после ночной карточной игры и пьянства я случайно женюсь на другой… На вас. — Он поднял голову и посмотрел на Фелисити. — Женитьба на вас при таких обстоятельствах опозорит мое родовое имя, если об этом станет известно в обществе.
Из-за того, что в комнате царил полумрак, Грант не был уверен, но ему показалось, что на глазах Фелисити выступили слезы.
— У меня нет выбора. Прошу, вы должны меня понять. Я не хочу вас обижать, но, если наш брак не будет аннулирован, прежде чем о нем узнают отец и невеста, я пойду по миру.
— А если наш брак будет расторгнут, это погубит меня…
Когда Грант не ответил сразу, Фелисити сорвалась с дивана и бросилась к двери, но на полдороге остановилась.
— Мне… Мне некуда идти. Никто из друзей не захочет со мной разговаривать, даже смотреть на меня. — Она посмотрела на него через плечо. Грант заметил, что она дрожит. — Умоляю, позвольте хотя бы переночевать у вас, милорд.
У Гранта защемило сердце: его беспечное поведение могло разрушить жизнь этого невинного существа. Но положение было безвыходным.
— Ну конечно, вы можете остаться.
Ее плечи расслабились.
— Я даже настаиваю, чтобы вы пожили у нас, пока брак не будет признан недействительным.
Похоже, это несколько улучшило ее настроение. Но он знал, что должен быть предельно откровенен с ней. Жестоко давать ей надежду, даже призрачную.
— Но только на короткое время, пока все не решится. Ведь только так я могу быть уверен, что нашу тайну никто не узнает.
Спина Фелисити напряглась, но она покорно кивнула.
— Это очень великодушно с вашей стороны, милорд, — холодно сказала она и медленно вышла из комнаты.
Боже! Совсем не так он представлял себе этот разговор. Грант прислушивался к ее шагам на лестнице, пока они не стихли. И снова его взгляд устремился на графин.
Пустой…
Как же знакомо было ему это ощущение!
Небо посветлело, солнце еще не вышло, но это не мешало его лучам золотить крыши особняков на западной стороне Гроувенор-сквер. Фелисити сбежала по ступенькам и пошла быстрым шагом к стоянке извозчиков, которую заприметила на Брук-стрит за углом.
Она рисковала. Три мили городских дорог отделяли Гроувенор-сквер от Ньюгейтской тюрьмы. Она не знала, успеет ли вернуться, прежде чем в доме заметят ее отсутствие, но должна была попробовать. Разговаривая вчера вечером с миссис Уимпол, она узнала от кухарки, что Синклеры редко завтракали до полудня, так как всегда очень поздно выбирались из дому. Если это правда, у нее на все про все было часов шесть.
Забравшись в экипаж, она положила рядом с собой на сиденье завернутый в газету пакет с хлебом и сыром, который получила от миссис Уимпол, и прижала его рукой, чтобы он не упал на грязный пол, если экипаж занесет на повороте. Кто знает, может быть, это будет единственное, что съест ее мать за день. Если Фелисити еще удастся ей его передать…
Это был второй раз, когда Фелисити разрешили встретиться с матерью, но она все равно не смогла побороть чувства отвращения, которое охватило ее на подъезде к Ньюгейтской тюрьме — мрачному зданию, выстроенному над одними из ворот старой городской стены.
Перед входом она остановилась, чтобы собраться с духом. Пока ехали, солнце взошло над городскими крышами, но не над Ньюгейтской тюрьмой. Она подняла голову и всмотрелась в серое здание. В нишах стен с одной стороны стояли статуи, символизирующие главные добродетели: Справедливость, Стойкость и Благоразумие. С другой стороны расположились Свобода, Безопасность и Достаток. Девушка покачала головой, не в силах поверить тому, что эти добродетели были запечатлены на здании тюрьмы, построенной на несправедливости, подавлении, унижении и лишениях.
Под шипение газовых фонарей Фелисити прошла за молчаливым надзирателем по сводчатому коридору к женскому отделению. Когда завернули за угол, в нос Фелисити ударило такое зловоние, что в животе у нее все перевернулось. Жуткий звук из слившихся воедино женских криков, плача и воя наполнял коридор и становился все громче и ужаснее по мере их приближения к двери с решеткой. Мерзкий запах экскрементов, рвотных масс и алкоголя бил в нос, а вопли сотен измученных женщин разрывали уши.