Девушке захотелось развернуться и бежать отсюда без оглядки, но она понимала, что не сделает этого. Кроме нее, у матери не было никого. Она — ее единственная надежда на выживание.
Сердце Фелисити чуть не выпрыгнуло из груди, когда надзиратель открыл тяжелую дверь и пропустил ее к железной решетке. Крики и стенания переросли в нечто невообразимое. Она закрыла уши руками и вдруг поняла, что тоже кричит. Ей показалось, что ее голова вот-вот взорвется…
Надзиратель со злостью заколотил дубинкой по железной решетке, и только тогда крики постепенно смолкли. Фелисити неуверенно опустила руки. Теперь были слышны только крики детей и плач младенцев, сопровождаемые мучительными стонами, кашлем и скорбными всхлипываниями.
В полутьме, при свете нескольких ситниковых[3] свечек и маленького очага, были видны жмущиеся друг к другу полуобнаженные тела.
Надзиратель поднял фонарь, что позволило ей рассмотреть лишь небольшую часть помещения. Фонарь осветил ад, в котором жили эти женщины. Усеянные вшами брови и волосы. Лохмотья, пропитанные грязью, выделениями организма и кровью от месячных, а кое-где даже с пятнами жидкостей, истекающих при деторождении. И их здесь были сотни, втиснутых в грязное прямоугольное помещение, разделенное на шесть общих камер и две маленькие одиночные. Многие из этих женщин, как и ее мать, были брошены сюда без суда и следствия.
Где-то здесь, посреди этого кромешного ада, находилась ее мать. Фелисити стала напряженно всматриваться сквозь два ряда покрытых осклизлой грязью решеток, отстоящих друг от друга на один-два фута. В тот же миг несколько тощих женщин просунули через решетки, отделяющие их от Фелисити, деревянные ложки, привязанные к палкам.
— Эй! — сказала одна. — У тебя есть еда. Я чую ее запах. Дай мне!
Попрошайка резко ткнула ее ложкой, отчего Фелисити вздрогнула.
Спина ее покрылась холодным потом. От мерзкого запаха грязи, алкоголя и немытых тел у нее закружилась голова, и она отступила от решеток. Камеры были забиты фальшивомонетчицами, воровками и проститутками. Ближе всех к ней сидели на полу несколько женщин с замусоленными картами в руках. Еще одна выбирала вшей из волос маленькой девочки.
Мысль о том, что где-то здесь находится мать, была для нее невыносима. Ее охватила паника. Она прикоснулась к руке надзирателя.
— Прошу вас, откройте дверь, позвольте мне войти туда и найти мать.
— Не могу. Туда даже я не вхожу один. — Он указал на кучу тряпок посередине камеры. — Я думаю, это та женщина, которую вы ищете.
Фелисити на миг растерялась, но тут тряпки зашевелились, и она, приникнув к прутьям решетки, увидела, что это была лежавшая на полу хрупкая женщина. В длинных засаленных каштановых волосах ее запуталась солома, одежда превратилась в рванье. Словно почувствовав внимание, узница повернула бледное изможденное лицо и обратила на Фелисити мутные глаза.
— Мама!
Неожиданно женщина оживилась. Взгляд ее сделался осмысленным, она проползла через толпу к решетке и поманила Фелисити.
— Скажи, девочка, почему я до сих пор здесь? — произнесла она хриплым шепотом.
Фелисити подалась вперед.
— Мама… Я… — Она протянула руку сквозь решетку.
Узловатая рука матери просунулась через внутреннюю решетку и с неожиданной силой вцепилась в ее рукав.
— Меня уже должны были освободить.
Она дернула девушку за руку, и та ударилась скулой об осклизлые прутья решетки.
— Мама, пожалуйста… — Горячие слезы подступили к глазам Фелисити. — Отпусти меня, я все объясню.
Сидевшие рядом женщины загоготали:
— Ты что, не понимаешь, Мортима? Твоя дуреха дочь ничего не смогла сделать. Никуда ты отсюда не денешься!
Мортима приблизила лицо к Фелисити и обдала ее зловонным дыханием.
— Это правда, моя дорогая? Ты ничего не сделала?
Фелисити похолодела, когда услышала тон матери и ласковые слова, за которыми так часто следовала пощечина.
Она сглотнула, потом изобразила то, что, как она надеялась, походило на уверенную улыбку.
— Так ты теперь замужем? — Глаза Мортимы заблестели.
— Да, мама. — Фелисити отступила на шаг и принялась оббивать пыль с подола, пытаясь совладать с чувствами.
— Ты стала невесткой тюремщика? — сказала Мортима, усаживаясь на пол.
— Нет, его сын так и не пришел.
3
Свечки, которые являлись просто высушенной сердцевиной одноименного растения.