Скаут перевернулась животом вверх, умоляя почесать ей пузо. Подросток повиновался, продолжая причитать.
— И если они действительно хотели съесть Тома, они не должны были давать ему имя. Ведь никто не дает имя своей еде. Потом они захотят съесть цыплят, Перл и Бака, или Харпера Ли. — Щенок бигля поднял голову и навострил ухо, словно внезапно заинтересовавшись его монологом. — Я не мог позволить им сделать это. Ты видела, как он смотрел на нас, когда мы кормили его этим утром? Он знал, что его дни сочтены. — Харпер Ли поднялся с подушки, быстро взял потертую пушистую игрушку и торжественно бросил ее к ногам Сэма, как бы говоря: «хватит с этой жалостливой вечеринки, малыш, давай поиграем».
Подросток вздохнул и поднял клубок спутанного коричнево-серого меха, который когда-то был игрушечной белкой. Сэм повертел игрушку в руках и почувствовал, как сжалось его сердце. Игрушка уже не пищала как раньше, но она была любимой у Аттикуса Финча. У Джима не хватило духу выбросить ее после того, как большой симпатичный золотистый ретривер умер в преклонном возрасте семнадцати лет. Хотя это было пять лет назад, Сэм все еще помнил лето, когда они приехали к Джиму, и только Скаут сидела на веранде. Он понял что случилось, как только вышел из грузовика и пересек двор. Аттикус, даже в старости, старался первым поприветствовать мальчиков.
Сэм помнил то чувство потери, как будто это было только вчера. Его желудок скрутило, и всепоглощающее чувство скорби и боли потрясло его. Он моргнул, чувствуя, как Харпер Ли облизывает его пальцы, когда он упустил игрушку на пол. Подросток слегка покачал головой, чувствуя себя так, словно на мгновение потерял сознание. Он облизал пересохшие губы и глубоко вздохнул, чтобы успокоить сердце. К несчастью, неправильное, похожее на скорбь, чувство осталось, даже после того, как он перестал думать об Аттикусе Финче.
Что-то было не так.
***
Что-то было не так.
Это была первая мысль, которая пришла в голову Дину Винчестеру, когда он попытался открыть глаза. Он был уверен, что выпил не больше пары кружек пива и пары рюмок текилы накануне вечером. Определенно не достаточно для такого похмелья. И это не объясняло боль, которую он чувствовал во всем теле.
Он услышал стон, и потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что шум исходил от него.
— Черт, — пробормотал Дин, медленно поднимая левую руку к голове. По какой-то причине его правая рука не работала. По крайней мере, его голова была все еще на месте, хотя и чертовски болела.
Наконец, его глаза подчинились, и он моргнул, стараясь как можно лучше рассмотреть свое окружение, хотя в темноте сделать это было проблематично. Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что ему на лицо падал снег.
— Проклятие! — выругался Дин, вспомнив, что произошло. — Черт побери, — снова выдохнул он, вспомнив оленя, грузовик, взлетевший в воздух, а затем ослепительный удар, когда сталь встретила мать-природу в битве, которую, очевидно, выиграло дерево. Грузовику Джима точно пришел конец. Дин знал, что Форд превратился в металлолом, потому что большая его часть сложилась в гармошку вокруг него. По крайней, мере он был жив.
С этой мыслью Дин быстро попытался определить степень своих травм. Отсутствие какой-либо значительной боли не принесло особого облегчения, так как он был уверен, что его тело все еще было в шоке. Одно знал наверняка: его правая рука и ноги были зажаты. Он крепко застрял, и ему потребовалась бы помощь, чтобы выбраться. В одно мгновение вся забота о собственном благополучии исчезла. Сердце Дина забилось быстрее, и он почувствовал головокружение, когда перевел взгляд налево.
— Калеб, — прохрипел он сквозь растущее стеснение в груди. Конечно, другая сторона грузовика была в таком же плачевном состоянии.
К сожалению, быстрый взгляд прояснил одну маленькую тайну. В секретной шкатулке Джима, черт возьми, не было никакого защитного талисмана. Напротив, это вполне могло быть проклятой реликвией, если учесть, что они попали в аварию когда везли его домой.
Водительская сторона грузовика была также повреждена, как и пассажирская, боковое стекло, как и лобовое, было разбито вдребезги, руль и приборная панель были сложены гармошкой. На самом деле, если бы не шесть футов два дюйма роста, сто восемьдесят пять фунтов плоти и костей Калеба, все на той стороне могло бы стать лепешкой.
— Калеб!
Ривз не пошевелился при звуке своего имени, и даже не дернулся от последовавшей за этим череды проклятий Дина. Он даже не вздрогнул, когда младший охотник назвал его дерьмовым водителем.
— Проснись, чувак, — прошептал Дин.
Двигать рукой было еще тяжелее, чем открыть глаза. Он был уверен, что это больше связано с тем, что он собирался сделать, чем с какой-либо травмой. Он поднял дрожащую руку и потянулся к Калебу. Второй охотник был менее чем в двух футах от него и опирался на поврежденную водительскую дверь. Его голова была наклонена к окну, не давая Дину увидеть лицо экстрасенса, но давая ему легкий доступ к шее и пульсу. Если он у него еще был.
Дин проглотил прилив страха и паники и положил свои холодные пальцы на шею Калеба. Его собственное сердце почти остановилось, когда он ничего не почувствовал, но затем, сделал быстрый, панический вдох, опустив пальцы ниже и нажимая сильнее. Он прикусил губу и закрыл глаза в ожидании. Вот оно. Сильный, но медленный пульс.
— Слава Богу, — выдохнул Дин, отпуская руку и откидывая голову на спинку сиденья. — Проснись, спящий уродец!
Винчестер с трудом поднял голову, чтобы снова не задремать, на этот раз он перевел взгляд медленнее, чтобы рассмотреть все видимые раны на своем друге. Чем больше он сосредоточится на Калебе, тем меньше ему придется думать о собственных ранах. Кроме того, когда Ривз проснется, он придумает, как вытащить их. Если он проснется.
Дин поморщился, когда, увидел руль прижатый к груди экстрасенса. Это не могло означать ничего хорошего, но его больше беспокоила кровь, которую он теперь мог видеть на части дверной рамы грузовика. Скорее всего, кровь текла из раны на голове Ривза, которой он ударился или приборную панель, лобовое или боковое окно. Возможно, он стукнулся о все три, учитывая импровизированную поездку на американских горках, которую они пережили благодаря оленю.
В груди Дина начала подниматься паника.
— Калеб! — Дин попробовал еще раз, проклиная дрожь страха, которую он слышал в каждом своем слове. Он снова пошевелил рукой, легонько толкнув друга в бок. — Просыпайся, черт возьми.
Лекции о том, чтобы не двигать жертву, прежде чем оценить, какие травмы они получили, плавали в его голове, но его эгоистичное желание услышать голос своего друга, увидеть, как он двигается, победило медицинский протокол.
— Калеб!
Первым ощущением Калеба Ривза была боль. Боль и паника. Потом страх. Где-то в своем сумбурном сознании он понял, что не все эмоции были его собственными. Он постарался сосредоточиться, не уверенный спит он или у него очередное видение. На самом деле он не был уверен ни в чем, кроме огромной головной боли. Но был почти уверен, что болезненное соло на барабане в его черепе — это все его собственная боль.
— Калеб? — Дин не был уверен, почудилось ли движение или другой охотник действительно дернулся. — Ты меня слышишь?
Голос был знакомым, но неправильным. Он звучал слишком молодо и слишком испуганно.
— Что? — Ривз попытался пошевелить головой, но почувствовал, как весь мир повернулся вокруг своей оси.