"Как-то придется тебе встретить Христов праздник! – подумал я и тутже, по какому-то озорному сопряжению идей, прибавил: – А я вот еду в теплойшубе, а не в понитке… ты сидишь на облучке и беспрестанно вскакиваешь, чтоб попугать кнутом переднюю лошадь, а я сижу себе развалившись изанимаюсь мечтаниями… ты должен будешь, как приедешь на станцию, преждевсего лошадей на морозе распречь, а я велю вести себя прямо в тепло, велюпоставить самовар, велю напоить себя чаем, велю собрать походную кровать изасну сном невинных"…
В селе было пусто; был шестой час утра, а в это время, как известно, по большим праздникам идет уже обедня в тех селах, где нет помещиков и гдемассу прихожан составляет серый народ. И действительно, хотя мы почтимгновенно промчались мимо церкви, но я успел, сквозь отворенную ее дверь, рассмотреть, что она полна народом, что глубина ее горит огнямипо-праздничному и что густой пар стоит над толпою, одевая туманом ибогомольцев, и ярко освещенный иконостас.
Наконец лошади остановились у просторной избы. Это была станция, но непочтовая, где, хоть с грехом пополам, путешественник может приютить своюголову без опасения быть ежеминутно встревоженным шумом и говором людей, хлопаньем дверей и незасыпающею деятельностью дня; это была простая изба, назначенная по отводу для отдыха проезжающих по казенной надобностичиновников, покуда сбирают для них свежих обывательских лошадей. Сверхмоего ожидания, горница, в которую меня ввели, оказалась просторною, теплоюи даже чистою; пол и вделанные по стенам лавки были накануне выскоблены ивымыты; перед образами весело теплилась лампадка; четырехугольный стол, закоторым обыкновенно трапезуют крестьяне, был накрыт чистым белым перебором, а в ближайшем ко входу угле, около огромной русской печи, возиласьбаба-денщица, очевидно спеша окончить свою стряпню к приходу семейных отобедни. На одной из лавок, возле переднего угла, сидел слепой и ветхийдедушко, вроде тех, которыми почти фаталистически снабжается всякаясколько-нибудь многочисленная крестьянская семья, и держал в рукедеревянную палку, которою задумчиво чертил по полу. Он делал это дело снеобычайным терпением, как будто оно составляло последнюю задачу его жизни, и, нащупав палкою какую-нибудь неровность, сердился и ворчал.
Приезд мой не произвел, однако ж, особенного впечатления, так как, послучаю отвода избы под станцию, хозяева ее скоро свыкаются с общим видомчиновника, которого появление составляет в кругу их факт почти ежедневный. Денщица, которая, по рассмотрении, оказалась молодухой, продолжала усердноделать свое дело, а дедушко по-прежнему водил палкой по полу и ворчал просебя. На полатях возились и потягивались ребятишки.
– Далеко отсюда становой живет? – спросил я.
– Да верст, чай, с восемь будет, – отвечала денщица, действуя в то жевремя ухватом, которым отправляла в печь горшок с похлебкой.
– А ты говори дело, а не "чай", – вступился мой спутник и камердинерГриша, во всякое другое время очень добрый малый, но теперь сильноозлобившийся вследствие мороза и других дорожных неприятностей.
– А вот мужики придут – они тебе дело и скажут… Ишь, больно строг: сбабы спрашивает!
– Эх ты! баба так баба и есть, – отозвался Гриша, но с таким глубокимпрезрением, что я сразу сознал глубокую разницу, существующую междупривилегированным полом и непривилегированным.
– Никак, кто пришел? с кем это ты, Татьяна, разговариваешь? – откликнулся дедушко.
– Становой далеко отсюда живет? – спросил я, обращаясь к старику.
– Ась.
– Ишь ты! глухие да глупые – вот и жди от них толку! – злобно заметилГриша.
– Барин приехал… чиновник, дедушко! – кричала между тем Татьяна, наклонясь к самому уху старика, – спрашивают, далече ли до станового будет?
– Да верст пяток поболе будет, – прошамкал старик, – выедешь ты, сударь, за околицу и поезжай все вправо… там три сосенки такие будут…древние, сударь, еще дедушко мой их помнил – во какие сосны!.. От нихповертывай прямо направо, будет тебе там озеро, и поезжай ты через него всепрямо, все прямо… Летом-то, сударь, здеся-ко не проедешь, а надо кругом; так в ту пору вместо пяти-то верст и пятнадцать поди будет!.. Ну, а заозером прямо и представится тебе господин становой… так-то.
– Так нельзя ли лошадей поскорей заложить? – спросил я.