В другой раз произошел случай, который кончился далеко не так счастливо. Мы ехали вдоль реки Серонера и вдруг сразу же за крутой излучиной наткнулись на только что ожеребившуюся зебру. Увидев нас, она вскочила и убежала, а на земле, пытаясь встать на ноги, бился новорожденный. Гуго резко дал задний ход, и мы отъехали метров на сто. Тем временем жеребенок ухитрился встать на непослушные ножки и высвободился из «рубашки», в которой родился. Но зебра, приставшая к небольшому табуну метрах в шестидесяти от этого места, и не думала возвращаться. Мы отъехали еще дальше, так что жеребенка едва-едва можно было разглядеть в бинокль, но его мать, постояв минут десять, отвернулась от малыша и пошла прочь. Ни тогда, ни теперь мы не могли объяснить такого поведения. Вероятно, то был у нее первый жеребенок, и мы спугнули ее, прежде чем она успела его облизать, а многие ученые считают, что вкус околоплодных вод — один из важнейших моментов, закрепляющих привязанность матери к потомству.
В надежде, что мать вернется, мы уехали, но, вернувшись через четыре часа, застали жеребенка по-прежнему в одиночестве. Он прибился к поваленному дереву и то и дело пытался сосать небольшой вырост внизу ствола. Мимо проходили зебры, но жеребенок не обращал на них внимания и жался к своей древесной «маме». Когда стемнело, мы оставили его — он все еще пытался сосать, — но, признаться, ни я, ни Гуго не спали в эту ночь. Утром мы увидели львиный пир — два льва доедали жеребенка. Нам оставалось только надеяться, что его настигла быстрая и безболезненная смерть.
В нормальных условиях детеныши зебры появляются в «семейной обстановке» — в группе тесно связанных между собой животных. В отличие от газелей или гну жеребец активно защищает свой табунок от таких хищников, как гиены и гиеновые собаки. Более того, если хищники преследуют группу зебр, особенно ночью, она обычно сливается с другими группами, так что образуется объединенный табун голов в двести, и жеребцы, находясь в арьергарде, свирепо бросаются на врага, пуская в ход и зубы и копыта. А это значит, что намеченная жертва — как правило, кобылка или жеребенок — остается в живых.
И в другом отношении зебры проявляют хорошо развитую взаимопомощь, благодаря чему все члены группы могут спокойно спать ночью, хотя бы по нескольку часов. Ганс Клингель и его жена, изучавшие зебр в течение семи лет, обнаружили, что члены одной или нескольких групп укладываются спать поближе друг к другу. Пока большинство спит, отдельные особи стоят на страже и при появлении хищника тут же предупреждают своих сородичей. Одну такую группу мы наблюдали как-то лунной ночью, и нам врезалась в память явная настороженность часового и безмятежный сон остальных. В который раз нас поразил потрясающий камуфляж зебр при лунном свете. На открытом пастбище в ясный день зебры видны издалека, но на рассвете, в сумерках или при яркой луне зебра становится почти невидимкой в отличие от гну, чьи мощные темные тела хорошо заметны и при плохом освещении.
Быть может, оттого что зебры привыкли спокойно спать по ночам, спящую зебру иногда можно встретить и средь бела дня. Спят они настолько крепко, что раза два мы приняли их за мертвых — весь табун с громким топотом ускакал, а они лежали не шелохнувшись. Только когда машина почти наехала на них — оставалось не больше двух метров, — лошадки вскочили, ошалело оглянулись и со всех ног пустились догонять товарищей. Днем, когда спят отдельные особи, а не все сразу, мы никогда не видели часовых, и, возможно, чтобы пробудить зебру от крепкого сна, нужен особый сигнал, который подает именно такой страж.
Последние два года наше внимание все больше и больше стали привлекать хищники. Мы заинтересовались их приемами охоты после того, как я обнаружила, что шимпанзе — по крайней мере в Гомбе-Стрим — вполне успешно охотились на довольно крупных млекопитающих, таких, как молодые лесные антилопы бушбоки и обезьяны. Нас интересовали также падальщики — гиена и шакал, так как многие ученые полагают, что доисторический человек, прежде чем стать охотником, питался падалью и остатками чужой добычи. Шимпанзе из Гомбе-Стрим ни за что не прикоснутся к мясу животного, если оно не добыто одним из членов их собственной группы; и если уж эти обезьяны выходят на охоту, то чаще всего она бывает удачной. И вот теперь, когда перед нами разворачивалась панорама взаимоотношений хищника, жертвы и падальщиков, мы с Гуго уже яснее могли представить себе, как доисторический человек, чье поведение должно было хотя бы в некоторых чертах быть сходным с поведением шимпанзе, поддерживал свое существование.
Мне хотелось бы кратко остановиться на проблемах, которые появляются у гиен и шакалов в связи с их образом жизни. Доступная им пища — это трупы животных, погибших естественной смертью, остатки добычи других хищников и всякого рода отбросы, сконцентрированные вокруг человеческих поселений. Первая проблема для падальщика — найти пищу, для чего ему служат зрение, слух и обоняние; вторая проблема — если законный хозяин добычи еще не кончил свою трапезу — урвать кусочек и унести ноги подобру-поздорову; третья — поспеть на место как можно быстрее, пока не набежали и не налетели остальные падальщики — конкуренты. И я должна заметить, что падалью интересуются не только гиены и шакалы. Львы, леопарды, гепарды и гиеновые собаки, не считая множества более мелких хищников, охотно питаются мертвечиной, а подчас не прочь присвоить добычу более слабых собратьев.
Гиена во многих отношениях прекрасно приспособлена к роли падальщика. Зубы и челюсти у нее невероятно мощные, и когда от убитого животного почти ничего не остается — а так бывает чаще всего, — гиена перемалывает зубами и переваривает самые крупные кости и самую жесткую шкуру. Вдобавок у нее настолько тонкий слух, что она легко ловит на большом расстоянии звуки, которые издают другие хищники, препираясь из-за добычи. Бежать она может со скоростью до пятидесяти километров в час, а выносливость у нее невероятная. Терпения ей тоже не занимать: гиены могут по восемь часов кряду, если не дольше, слоняться вокруг добычи льва, хотя прекрасно знают, что хищные кошки оставляют от жертвы сущие крохи.
У шакала тоже прекрасный слух, но его главное преимущество — подвижность; он ухитряется молниеносно кинуться и выхватить кусок прямо из-под носа у льва или другого крупного хищника почти без риска оказаться у него в зубах. Однако ни гиена, ни шакал не являются исключительно падальщиками и пожирателями отбросов, разве что в некоторых районах поблизости от человеческих жилищ, где все другие дикие животные истреблены и рацион гиены состоит почти целиком из отбросов. В кратере Нгоронгоро и на равнинах Серенгети гиена — умелый и самостоятельный охотник, а шакал гораздо больше времени посвящает охоте за насекомыми и грызунами, чем розыску падали или объедков.
Подлинными падальщиками можно считать лишь крылатых — грифов, марабу, некоторых орлов. Они не только способны без особых усилий преодолевать по воздуху большие расстояния, но и устраивают в небе настоящие наблюдательные посты, с которых могут обозревать своими всевидящими глазами широкие пространства равнин. Стоит им приметить мертвое животное или хищника, пожирающего добычу, и они с помощью мощных крыльев намного опережают любого четвероногого соперника. Собственно говоря, многие наземные хищники отыскивают себе пропитание, внимательно следя за поведением грифов в небе.
Теперь попытаемся представить себе в роли падальщика первобытного человека. Возможно, он неплохо бегал, хотя с уверенностью утверждать это мы не беремся — ведь он сравнительно недавно «встал на ноги». Несомненно был он и очень вынослив, но слух его, значительно более острый, чем у современного человека (по крайней мере у «цивилизованного»), вряд ли мог сравниться со слухом шакалов или гиен. Конечно, первобытный человек мог следить за движениями грифов в небе и бежать к указанному ими месту наперегонки с остальными падальщиками. Если он заставал у добычи только грифов или парочку гиен или гепардов — а то и одинокого льва, — возможно, ему и удавалось прогнать их и завладеть добычей. Но в те давние времена, когда человек стал есть мясо, он вряд ли владел какими-нибудь иными орудиями, кроме камней, вроде тех, которыми бросаются современные шимпанзе. Весьма маловероятно, чтобы небольшая кучка людей (считается, что древние люди охотились небольшими группами) сумела отогнать от добычи прайд львов или большую стаю гиен. А коль скоро человеку приходилось дожидаться, когда хищник расправится со своей добычей, то он, конечно, мог разбивать кости и есть костный мозг. Но вот удавалось ли ему, подобно гиене, переваривать кости и шкуру? Едва ли.