— Да.
— Вот и отлично, а теперь раздевайся и лезь в ванну.
— Вы выйдете?
— Еще чего, я пакет подержу, чтобы тебе удобнее тряпье было выкидывать. Подталкиваю мусорное ведро ногой и указываю на него пальцем:
— Сюда складывай.
— Это моя единственная одежда, — запахивает плотнее полы застиранной куртки покрытой слоем еще не высохшей грязи. — Я постираю.
— Стирай, — опираюсь на дверной косяк и с безразличием наблюдаю.
Куртку снимает, в глаза смотрит с вызовом, к совести, наверное, призвать пытается или стыду.
— Дай осмотрю.
— Зачем? — прижимает грязное “сокровище” к безразмерной шерстяной водолазке.
— Хочу удостовериться, что ты не решишь отблагодарить меня ночью, — девчонка опять заливается краской, — ножичком куда-нибудь под ребра.
— Да смотрите.
Прощупываю и осматриваю с подкладочной стороны:
— Ноги поставь на ширину плеч, — куртку кладу на стиральную машину.
— Что? Я не буду этого делать! — пятится, пока не наталкивается на край ванны.
— Кажется, мы уже определились, что даже в голодный год я вряд ли рассмотрю в тебе женщину. Максимум — котенка недокормленного.
— А говорили “клопенка”.
— А еще я говорил, что не определился на кого ты больше похожа. Ну! Или выход там, — кивком указываю на дверь.
Девчонка отставляет одну ногу и раскидывает руки в стороны, отрешенно поднимая голову к потолку.
— Смотрю, опыт есть, да?
Молчит, глаза зажмуривает, будто и вправду насиловать собрался. Провожу ладонями вдоль тонких рук — пальцы подрагивают. Спускаюсь вдоль талии — все тело ходуном ходит.
— Да прекрати трястись, сказал же не трону, — присаживаюсь, прощупывая низ штанин.
— А может мне, нравится! — фыркает.
— А лет-то тебе сколько? Нравится ей…
— В феврале будет девятнадцать, — девчонка сдергивает со стиральной машины куртку и достает из внутреннего кармана бережно обернутый в целлофановый пакет паспорт.
— Вот! — я не успеваю встать, а мне тыкают им в нос.
Не врала клопенок, и правда в феврале девятнадцать.
— Сейчас тебе принесу что-нибудь чистое. Оставлю за дверью.
Выхожу из ванной костеря себя сквозь зубы:
— Заигрался, идиот. Она же говорила, что уже взрослая.
Я не забываю про элементарную безопасность: убираю сумку со снаряжением в свою комнату. Самым сложным оказывается найти что-то из одежды для сорокакилограммовой девчонки.
Звуки льющейся воды стихли.
— Малая, — громко стучу. — Держи, — в щелку протискивается тонкая девичья рука и выхватывает футболку и спортивные штаны. — Как оденешься, иди на кухню.
Клопенок не торопится, я успеваю спокойно поесть и, прислонившись к стене, потягивать чай.
— Ты что так долго? Все остыло.
— Стирала, — крадется вдоль стенки, собирая влажные волосы в косу. Ее взгляд застывает на порции тушеного мяса с картошкой.
— В смысле? Руками?
— Да.
— А стиральная машинка там для чего стоит?
Девчонка пытается замаскировать голодное урчание желудка кашлем и отвечает:
— Не хотела блохастую одежду складывать с вашей.
— Ай, молодец. Ай, уела. Садись, а то грохнешься в голодный обморок. Смотреть страшно.
— А вы не смотрите, — огрызнулась и шустро заработала вилкой.
Выпрямив спину, я попытался рассмотреть девчонку, скрытую за столом. Футболка висит мешком, прикрывая бедра, и только торчащие из штанин ступни выдают присутствие внутри человека, а не вешалки, как могло показаться. М-да. Обнять и плакать… Я никогда не льстил себе зная, что для мужчины мог бы быть и выше, но клопенок утопала в моей одежде.
Прожевывая, поправила горловину, прикрывая худое плечо:
— Спасибо, — произнесла, переведя дух.
— Куда так торопилась? Боялась, отберу?
— Вкусно, — девчонка наконец улыбнулась и потянулась к кружке с остывшим чаем.
— Еще будешь?
— Нет. Живот сейчас лопнет. А можно я возьму? — она с жадностью смотрит на единственную конфету, затерявшуюся среди пакетиков чая.
— Я бы не стал ее есть. Последний раз конфеты покупал еще весной.
— Так можно?
— Бери.
Тонкие пальцы разворачивают яркий фантик, и малая сглатывает слюну при виде шоколадного прямоугольника, покрытого белым налетом.
— Люблю такие, — улыбается, ловя мой взгляд.
— Это меня не касается. В подружки я тебе не набиваюсь. Допивай, — обрываю и кивком приглашаю следовать. Перезимует и свободна, — решаю для себя. — Жить будешь в этой комнате, — открываю дверь крохотной спальни. — Не шуметь. Не мусорить. Никого не приводить. В мою комнату без разрешения не входить. С тебя готовка. Ем я много.