А сейчас я сижу на корточках в непротопленном вагончике выполаскивая песок и глину из волос.
— Маш, обрежь мне длину, — просушиваю волосы полотенцем. — Сними сантиметров десять, — разбираю пряди пальцами и прочесываю массажной расческой.
— Не сегодня, уже не успеем. Да и не было бы проблем, если бы кто-то надел шапку.
— Я не успела, — отвечаю, переставляя низкий табурет ближе к печи. — Нина Анатольевна задержалась.
— Знаю-знаю. Суши, — сестра указывает подбородком на печь, открывает дверь, выплескивает воду прямо с порога и наливает чистой холодной воды в таз.
— Тебе совсем не холодно? — передергиваю плечами, представляя как по моей спине льются ледяные струи.
— Нет, — отвечает с улыбкой. — Холодная. Теплая. Нет никакой разницы. Хоть какой-то плюс.
***
Рабочая смена ничем не отличается от множества других. Сотни человеческих лиц мелькают перед взором, сменяясь одно за другим.
— Девушка, дайте…, — а дальше подставляйте все, что вашей душе угодно: пачку сигарет, бутылку минералки, упаковку семечек или жвачку.
— Софья, сегодня нужно поработать до восьми, — Нина Анатольевна сообщает по телефону в ультимативной форме.
— Но…, — пытаюсь возразить, отсчитываю сдачу.
— Я помню, о чем мы с тобой договаривались, ты уходишь за час до заката, чтобы не возвращаться по темноте. Но и ты не забывай, что имеешь работу благодаря моей доброте, — отрезает владелица магазинчика. — Буду в восемь. Так и быть Толя подвезет тебя до поселка.
— Спасибо, — благодарю, улыбаясь следующему клиенту.
Я изредка поднимаю взгляд на циферблат круглых часов, кажется, что минутная стрелка сошла с ума ускорив свой бег минимум вдвое. За окном слишком быстро сгущались сумерки, а на душе разрасталась тревога. Маша сойдет с ума, если я не вернусь к шести, и у меняя нет никакой возможности предупредить.
— Беги, Толя тебя ждет, — наконец порог переступает владелица магазина.
Повторять дважды ей не приходится. Я оставляю рабочий телефон и ключи от кассы на стойке, срываю куртку с крючка, накидывая ее на плечи выбегаю на улицу.
— Вечер добрый, Софушка, — открыв пассажирскую дверь, мужчина ожидает у автомобиля.
— Добрый вечер, дядь Толь, — ныряю внутрь.
— Торопишься? — интересуется, с трудом обхватывая круглый живот ремнем безопасности.
— Очень. Сестра волнуется, — я перевожу взгляд на крохотные наручные часы. Половина десятого
— Пристегнись, довезу с ветерком, — мужчина по-отечески хлопает меня по коленке и выезжает на трассу.
— Дядь Толь, вы не могли сделать музыку тише, — я с ужасом всматриваюсь в непроглядную темень за окном автомобиля.
— А что такое?
— Не хочу собрать всех соседских собак добираясь до своего участка.
Мужчина понимающе хмыкает и сворачивает к нашему поселочку:
— Дальше уж извини, Софушка, не поеду. Застряну в вашей глине и придется ждать весны, — тормозит на границе, где асфальтированная дорога сменяется грунтовой.
— Дядь Толь, тут буквально двести метров, а дальше опять асфальт.
— Не поеду и не проси, — отмахивается. — Доброй ночи, — прощается, всем своим видом указывая, чтобы я освобождала автомобиль.
— И вам, — выхожу и мягко закрываю дверь, не желая издать ненужный мне сейчас шум.
Дядя Толя же, прибавив громкость магнитолы на полную, срывается с места.
— Вот черт, — интуитивно выбираю неосвещённые участки дороги и буквально крадусь прислушиваясь. Да разве можно что-то расслышать, когда зычное пение народной артистки перебудило всех собак? Ускоряюсь, в надежде, что за лаем не расслышать моих шагов. Ничего, — успокаиваю себя. Если вчера “трущобы” прочесывал охотник, то он вряд ли появится сегодня. И в тот момент, когда удалось убедить себя в безопасности, где-то в глубине дачного массива разносится нечеловеческий визг. Лай в мгновение замолкает, а неестественную тишину не нарушает даже дуновение ветра. От ужаса на моей шее поднимаются мягкие волоски, и я слышу собственное дыхание.