Лорен оглядела стены, надеясь увидеть крест, распятие или изображение Мадонны, хотя бы намек на принадлежность обитателей к католической церкви. Она искала нечто могущее объяснить телефонный звонок от сестры Мэри Роуз. Но ничего, ни намека на принадлежность к религии. На краю кушетки Лорен заметила сложенную простыню и плед – видимо, тут кто-то недавно спал.
В комнате находилась молоденькая, лет двадцати, девушка. И двое ребятишек, мальчики лет восьми-девяти.
– Пол, Итон, – сказала их мать, – это инспектор Мьюз.
Воспитанные мальчики по очереди подали руку Лорен, с любопытством взглянули на нее. Затем Итон, как ей показалось, младший, спросил:
– Так вы коп?
– Да, – улыбнулась Лорен. – Вообще-то не совсем. Я следователь из отдела по особо тяжким преступлениям окружной прокуратуры. Это все равно что офицер полиции.
– А пушка у вас есть? – не унимался мальчик.
– Итон! – одернула его мать.
Лорен уже собиралась ответить ему и даже показать пушку, но подумала, что Марше Хантер это не понравится. Матери, как правило, пугаются таких вещей. Лорен понимала их – они стремились оградить самое ценное, что у них есть – детей, – от всего связанного с насилием. Однако и отрицать, что находится при оружии, Лорен не стала.
– А это Кайра, – сказала Марша Хантер. – Помогает присматривать за детьми.
Кайра прошла через комнату, наклонилась, подняла какую-то игрушку. Лорен махнула рукой:
– Кайра, вы не могли бы вывести мальчиков погулять? Ненадолго?
– Конечно. – Кайра обернулась к братьям: – Как насчет того, чтобы погонять мяч?
– Только, чур, я бросаю первым!
– Нет, ты в прошлый раз был первым! Теперь моя очередь!
И они направились к двери, споря, кто будет бросать первым. Марша обернулась к Лорен:
– Что-нибудь случилось?
– Нет, ничего.
– Тогда зачем вы здесь?
– Просто небольшая проверка, уточнение деталей по одному делу, которое мы расследуем. – Ответ был неопределенным, но по опыту Лорен знала, люди воспринимают его нормально и сразу успокаиваются.
– Какое расследование?
– Миссис Хантер…
– Можете называть меня Марша.
– Извините. Хорошо. Скажите, Марша, вы католичка?
– Простите, не поняла.
– Я не хочу вмешиваться и затрагивать ваши религиозные чувства. Да и религия здесь, в общем, ни при чем. Пытаюсь понять, не связаны ли вы с монастырской школой или приходской церковью Святой Маргариты в Ист-Ориндже.
– Святой Маргариты?
– Да. Вы их прихожанка?
– Нет. Мы ходим в церковь Святой Филомены в Ливингстоне. Но почему вы спрашиваете?
– Ну, тогда, может, связаны с приходом каким-то иным образом?
– Нет, – ответила она и после паузы спросила: – И вообще, что значит «связаны»?
Но Лорен не ответила, а продолжила задавать вопросы:
– Кого-нибудь из учеников этой школы знаете?
– Школы Святой Маргариты? Нет.
– А преподавателей?
– Нет.
– А сестру Мэри Роуз?
– Кого?
– Есть у вас знакомые монахини в школе Святой Маргариты?
– Ни одной. Знаю нескольких из школы Святой Филомены.
– Значит, сестра Мэри Роуз вам не известна?
– Абсолютно нет. А в чем, собственно, дело?
Лорен не сводила глаз с лица женщины, словно гипнотизировала ее, пыталась внушить: «Скажи, ну скажи же!» Лицо оставалось непроницаемым.
– Вы с детьми живете здесь одни?
– Да. У Кайры есть комнатка над гаражом. Она не из нашего штата.
– Но живет-то здесь?
– Снимает комнату и помогает по хозяйству. Она студентка, учится в университете Уильяма Паттерсона.
– Вы разведены?
– Я вдова.
То, как произнесла эти два слова Марша Хантер, позволило Лорен вставить два мелких недостающих фрагмента в мозаику. Но общая картина по-прежнему оставалась неясной. Совсем неясной. Лорен отругала себя за то, что поленилась подготовиться к встрече, произвести хотя бы небольшую предварительную проверку.
Марша скрестила руки на груди.
– Так в чем же все-таки дело?
– Сестра Мэри Роуз недавно скончалась.
– Она работала в той школе?
– Да. Преподавала. В католической школе Святой Маргариты.
– И все же я не понимаю…
– Мы просматривали распечатки ее последних телефонных звонков. Ну и нашли там один, который никак не могли объяснить.
– Она звонила сюда?
– Да.
Марша Хантер растерялась.
– Когда?
– Три недели назад. Если точнее, второго июня.
Марша покачала головой:
– Вероятно, просто ошиблась номером.
– Но разговор длился шесть минут.
Марша задумалась.
– Напомните, когда это было.
– Второго июня. В восемь вечера.
– Если хотите, могу проверить по своему календарю.
– Спасибо. Окажите любезность.
– Это наверху. Сейчас вернусь. Но я уверена, никто из нас не общался с этой сестрой.
– «Никто из нас»?
– Простите?
– Вы сказали «нас». Кого имели в виду?
– Ну, я не знаю. Кого-либо из тех, кто мог находиться в доме.
Лорен не стала комментировать ее высказывание.
– Не возражаете, если я задам вашей няне несколько вопросов?
Марша Хантер колебалась.
– Думаю, это не проблема. – Она выдавила улыбку. – Вот только мальчикам не понравится, если вы при всех назовете ее няней. Они считают себя уже взрослыми.
– Ясно.
– Сейчас вернусь.
Лорен направилась через кухню к задней двери. Выглянула в окно. Кайра подавала мяч Итону. Он вскинул руки, но не поймал. Кайра шагнула вперед, наклонилась, бросила снова. На сей раз мяч оказался в ловушке.
Лорен отвернулась от окна. Она двинулась к двери, как вдруг ее что-то остановило.
Холодильник.
Лорен не была замужем, не имела детей, не росла в счастливом и дружном семействе, подобном этому. Но она видела похожие холодильники в домах друзей. На секунду ей даже стало больно – у нее не было такого холодильника. Лишь две кошки, и ни намека на настоящую семью, если не считать набегов эгоистичной и мелодраматичной матери.
Но в большинстве американских домов, если кто-нибудь хотел узнать о семье что-то личное, следовало прежде всего взглянуть на дверцу холодильника. Ее украшали дети. Там можно было увидеть отрывки из школьных сочинений, изукрашенных по полям звездочками, – это означало, что ребенок получил за него высший балл. Были открытки, приглашения на дни рождения или вечеринки, к примеру, последняя могла состояться в спортзале «Малыш Джим» или боулинг-клубе «Ист-Ганновер». Там можно было увидеть счета и билеты на экскурсию всем классом, премию за вакцинацию, за членство в спортивной лиге.
И разумеется, семейные фотографии.
Лорен была единственным ребенком и всегда при виде этих снимков, этой серии магнетических улыбок, замирала. Они казались ей нереальными, точно она смотрела какое-нибудь шоу по телевизору или читала старую поздравительную открытку.
Лорен шагнула к фотографии, привлекшей ее внимание. Хантер. Не столь распространенная фамилия, но и не очень редкая. Окинула взглядом остальные снимки и вновь вернулась к этому, первому. Он находился слева и сделан был, судя по всему, во время игры в бейсбол. Лорен еще смотрела на снимок, когда вернулась Марша.
– Все в порядке, инспектор Мьюз?
Лорен вздрогнула при звуке голоса и, пытаясь скрыть смущение, спросила:
– Нашли свой календарь?
– Да. Но только это не помогло. И я не помню, что делала в тот день.
Лорен кивнула и вновь обернулась к холодильнику.
– Этот человек, – она указала на фотографию, – Мэтт Хантер?
Лицо Марши окаменело.
– Миссис Хантер!
– Что вам надо?
Прежде в ее голосе слышались теплые нотки. Теперь – даже ни намека.
– Я его знаю, – промолвила Лорен. – Давний знакомый.
Молчание.
– Вместе учились в начальной школе. В Бернет-Хилл.
Марша скрестила руки на груди и сделала вид, будто ее это не интересует.
– Вы с ним родственники?
– Он брат моего покойного мужа, – произнесла она. – Очень хороший человек.