– Давайте поедим, – сказал он чересчур громко.
Он не помнил все, что он ел, помнил только, что были очень соленые сосиски.
– Пожалуй, не стоит включать телевизор? – спросила Марлен спокойно.
– Разумеется...
А почему? Он и сам этого не знал. Ему не хотелось слушать музыку, а еще меньше – чьи-то голоса.
– А теперь я вам пожелаю доброй ночи, дети... Пойду спать.
– Уже?
– А что мне еще делать?
Натали, как обычно, пришла со своей тарелкой в столовую. Она поспевала и приготовить, и накрыть на стол, и поесть вместе с ними.
– Может, приготовить вам чаю?
– Нет, спасибо. Спокойной ночи, Натали.
– Почему бы вам не принять одну из таблеток, что принимала мадам?
Аннет страдала бессонницей, и доктор Бушар, друг их семьи, прописал ей несильное снотворное.
Флакон с таблетками стоял на тумбочке в ванной, Селерен проглотил две, посмотрелся в зеркало и поразился, увидев свое измученное лицо. Казалось, из него, как из воздушного шарика, выпустили воздух, а он стал собственной тенью, не знающей, куда себя деть.
Он разделся, почистил зубы и скользнул в огромную постель, слишком просторную для него одного.
– Нет, Жорж... Не сегодня... Я так устала...
Такое бывает часто. Но почему она упорствовала в желании продолжать работать теперь, когда он более чем достаточно зарабатывал на жизнь? Другое дело, если бы она работала в какой-нибудь конторе! Так нет же. Каждый день она совершала обход стариков, беспомощных, больных людей. Она не только вела беседы с ними, чтобы приободрить их, но и мыла, наводила порядок в квартире и к тому же готовила им еду.
Большая часть ее клиентов, как она их в шутку называла, ютились в комнатушках на шестом или седьмом этаже, а лифта там, конечно, не было.
– Я надеюсь, когда мы поженимся, ты бросишь свою работу? – спросил он ее после помолвки.
– Послушай, Жорж... Никогда не заводи разговор на эту тему... Понимаешь, если ты поставишь меня перед выбором, я не уверена, каково будет мое решение...
Она была небольшого роста, худенькая, но энергия так и кипела в ней. Ее мать доживала свой век в доме для престарелых в одном из крупных пригородов Парижа. Аннет виделась с ней редко. Она вроде бы таила на мать какую-то обиду, но он никогда не осмеливался расспрашивать ее об этом.
По правде сказать, они вообще редко разговаривали. Жили вместе в полном согласии, и этого им было довольно. Время от времени Аннет вдруг рассказывала ему историю кого-нибудь из своих «клиентов» или «клиенток».
Все они или почти все знавали когда-нибудь счастливые времена. Теперь же, в своих чердачных каморках, они были просто-напросто отбросами общества, которых на каждом шагу поджидала смерть.
А между тем они так цеплялись за жизнь!
– Если бы ты видел их глаза, когда я прихожу... Ведь я – это все, что у них остается...
– Понимаю...
Он понимал, но в то же время не мог понять до конца.
– Ты губишь свое здоровье...
– Моему здоровью можно позавидовать...
И это была правда. Она никогда не болела. Ни на что не жаловалась, только на бессонницу.
И вот ее больше нет, она погибла из-за того, что перебегала улицу. Это было так похоже на нее. Всегда бегом. Всю жизнь бегом. Знала ли она, куда так спешит?..
Ему послышался телефонный звонок, но такой отдаленный и глухой, что он даже не пошевелился, чтобы встать.
Должно быть, он спал и, возможно, видел сон, когда различил крупный силуэт Натали, склонившейся над ним так, как каждую ночь, по крайней мере хоть раз, она склонялась над детьми.
Хорошо, что он был не один, когда проснулся. На тумбочке у кровати стояла чашка кофе, и Натали трогала его за плечо.
– Мсье...
Он что-то проворчал.
– Уже девять часов...
– Хорошо...
До него пока не доходил смысл сказанного.
– Ваш компаньон ждет вас в гостиной.
– Кто?
– Мсье Брассье.
Непонятно, почему Натали его не любит. Брассье с женой приходили иногда к ним на обед, и Натали всегда бывала, что ей несвойственно, в дурном расположении духа.
– Выпейте кофе...
Он с трудом приподнялся и дрожащей рукой взял чашку.
– Вчера вы, наверное, уже выпили по пути домой?
Только она осмеливалась задавать ему такие вопросы. Даже Аннет себе этого не позволяла.
Он покраснел и пробормотал:
– Да... Не мог удержаться. Зашел в соседнее бистро... К Леону.
– И сколько рюмок вы выпили?
– Три.
– Пообещайте мне не начинать сызнова. Вы не привыкли к спиртному. Вы так потрясены, что в таком состоянии это до добра не доведет...
– Я не осознавал что делаю... Это произошло помимо моей воли...
– Примите душ и одевайтесь, а я приготовлю вам завтрак. Мсье Брассье подождет.
Он подчинился ей как родной матери или медицинской сестре. Когда он вошел в гостиную, его компаньон читал газету. Он бросился к Селерену и положил руки ему на плечи.
– Прими мои соболезнования, старик... Не нахожу нужных слов, но уверен, ты меня понимаешь. Ты знаешь, как я ценил Аннет, и когда вчера в конторе мне сказали...
Его излияния прервала Натали, объявив, что завтрак готов.
– Спасибо... Выпьешь чашку кофе?..
– Я только что пил... Прежде всего, я хотел убедиться, что ты держишься. А где дети?
– Наверное, в лицее...
– Они сами захотели идти в лицей?
– Не знаю. Мне кажется, это естественно... Я сейчас тоже поеду в мастерскую.
Похоже, Брассье не был с этим согласен.
– Когда привезут тело?
– Не знаю... Я ничего не знаю... Я видел ее только в больничном коридоре...
– Что ты собираешься делать?
– Не знаю... У меня нет в этом опыта...
Он машинально ел круассаны, а солнечный лучик играл на скатерти.
– Тут есть два пути. Первый – привезти ее сюда, и люди смогут прийти в дом отдать ей последний долг.
– Да... Я думаю, так и надо поступить.
– Кроме того, ты можешь договориться с похоронным бюро, чтобы до дня похорон гроб с телом установили в одном из их прощальных залов.
– А ты как считаешь?
– Тебе решать... Все зависит от того, когда ее привезут из Института судебной медицины и от даты похорон.
– Почему?
– Из-за детей... Если тело простоит здесь, в квартире, два-три дня, боюсь, это будет тяжелым испытанием для них.
– Да... понимаю...
– Она была католичка?
– Нет, ее даже не крестили. Ее отец был закоренелым вольнодумцем, как тогда говорили...
– А ты?
– В церковь я не хожу.
– Значит, отпевания не будет... Может, это вызовет недоумение у соседей?..
Селерен был на все согласен. Брассье мерял шагами комнату, все время что-то говоря, и от него исходила такая жизненная энергия, что Селерену стало стыдно за свое безволие.
– Хочешь, я тебе помогу? Могу переговорить со служащими похоронного бюро. У тебя есть семейный склеп?
– Неужели ты думаешь, что у Селеренов может быть семейный склеп? Мои родители простые крестьяне, мать похоронена на деревенском погосте за церковью.
– А место на кладбище есть?
– Тоже нет.
– Аннет была застрахована?
– Нет, Застрахован я в пользу ее и детей. Застраховался, когда мы поженились... Потом увеличил сумму страховки.
– Есть еще другая страховка – у хозяина фургона...
– Шофер, как мне сказали, ни в чем не виноват. Она сама поскользнулась и попала под колеса...
– Это еще ничего не значит. Будет расследование...
В их конторе всеми практическими вопросами и перепиской занимался Брассье.
– Если они тебя спросят, говори, что ничего не знаешь.
Селерен пожал плечами и допил третью чашку кофе.
– На каком же кладбище можно будет ее хоронить?.. Парижские все переполнены, да и в окрестностях тоже...
Он снова пожал плечами. Какая разница, на каком кладбище похоронят Аннет, если ее нет больше с ним?