Собрав покупки во внушительный пакет, я подошел к бомбиле, скучавшему у рыночных ворот около своей видавшей виды «шестерки».
– Где можно остановиться на пару дней?
Меньше всего сейчас я походил на туриста, но в руках моих был явно не пустой кошелек, топорщившийся от мелких купюр, полученных мною на сдачу. Потому, прислушавшись к этому аргументу, таксист отвез меня к придорожному мотелю, не задав не единого вопроса.
Толстая администраторша за стойкой, неизвестно с какими надеждами нанесшая макияж, напоминающий больше боевой раскрас, внесла мою вымышленную фамилию в гостевую книгу, не спросив никаких документов. Спустя десять минут, занятых формальностями, я уже стоял под струями воды в душевой кабинке собственного номера, смутно подозревая, что нахожусь в раю. Только за какие такие заслуги? Может, белобородый мужчина подумал, мол, я достаточно настрадался, и теперь имею полное право на блаженство? Жив я или мертв – мне, откровенно говоря, было плевать. Главное – больше не придется пахнуть лежанками бомжей, и, наконец, выпадет провести ночь не на бетоне и не на украденном коврике – на самой настоящей кровати. Двуспальной, поскрипывающей состарившимся деревом, самой лучшей в мире кровати. Я боялся закрыть глаза – все казалось, что открою их в холоде чужого подъезда, ощущая пинки по ребрам и презрительные реплики жильцов. Боялся спугнуть эту радость, переполнявшую все мое естество, и не мог припомнить, когда в последний раз был так счастлив. Когда я в последний раз вообще был счастлив?..
Зеркало в ванной запотело, будто желало скрыть от меня мое же лицо, предупреждая, что к этому зрелищу надо подготовиться. Я провел ладонью по гладкой поверхности, и тут же понял всю суть предупреждения. На меня смотрел совершенно незнакомый человек. Щеки его осунулись, намеренно заостряя скулы и обросший щетиной подбородок. Глаза, некогда казавшиеся безразличными, теперь будто занимали большую часть лица, воспаленно сверкая из глубоких глазничных впадин. Что в них? Боль или тоска? Я подумал, что это лицо прекрасно вписалось бы в белизну больничной койки у окна палаты для умирающих. И что к его обладателю никто бы не пришел в предсмертный час, ведь он, по их мнению, не заслужил прощения. Единственной его радостью стало бы приоткрытое окно, голоса, слышные с улицы, и редкие порывы ветра, приносящие запахи весны. Он должен был умереть весной, когда все вокруг возвращается к жизни. Иначе никак.
После бритья я стал похож на ощипанную еще при жизни курицу. Но не на маргинала городских окраин – и то хорошо. В закусочной на первом этаже ревела музыка, а за стеной слышался звон стаканов – дальнобойщики, составлявшие здесь основное число постояльцев, закатили банкет. Жизнь шла своим чередом и без моего участия. Никто из пропахших соляркой и дешевым алкоголем мужчин, которые заселятся в этот номер спустя пару дней, и знать не будет, что здесь жил я. Даже когда меня поймают и прикончат где-нибудь в камере после суда, здешняя кровать будет скрипеть под чужими телами – спящего мертвецким сном шофера или вчерашнего зека, празднующего освобождение в компании проститутки. В мире этих людей я лишний. А разве было иначе?
Помню, как в детстве я заболел ангиной. Температура уже немного спала, и я мог встать из постели, держась за стену, пройти на кухню, и посмотреть, что там происходит. Главной моей целью было добраться до подоконника, и наблюдать за муравьиным шествием людей там, внизу, среди белого моря слитых воедино снежинок. Мама как раз доставала из духовки противень с печеными яблоками. Помню ее волосы, наскоро собранные в пучок, слегка растрепанные и почему-то уже начавшие седеть. Перчатку для горячего на руке – в цветную клетку. Она сшила ее сама, когда я был совсем маленьким, и почему-то эта перчатка всегда ассоциировалась у меня с праздниками. Мама обернулась, услышав шаги. И просияла улыбкой. Не отругала, что я встал с постели, хотя еще положено лежать и лежать, а улыбнулась – так нежно и искренне, как, наверное, никогда.
– Ну что, герой идет на поправку?
Я смущенно кивнул. Что же тут геройского – валяться дома много дней, периодически выпадая из реальности в горячечный бред. Да и больное горло – не ранение на спецзадании. Иногда я мечтал о таком ранении – ведь тогда мама точно будет гордиться мной, и проведет долгие часы в моей палате, а не, как обычно, в заботах о младшей сестре.