Следует отметить, что в следующие несколько десятилетий роль государства в экономиках развитых западных стран (в том числе и в США) усилилась, в целом окрепли позиции кейнсианской экономической традиции. Однако уже в 1980-е годы наступил новый этап государственного дерегулирования, связанный в первую очередь с деятельностью администрации Рональда Рейгана в США и правительства Маргарет Тэтчер в Великобритании. Вместе с тем тенденция нового сокращения государственного участия и регулирования распространилась далеко за пределы собственно территорий тэтчеризма и рейганомики, что, по сути, сформировало целую эпоху в истории мировой экономики – эпоху нового минимального вмешательства государства в ряде областей мировой экономики, эпоху, закончившуюся мировым финансово-экономическим кризисом 2008 г.
Позиции США в мировой экономике второй половины XX в. и динамизм англосаксонских экономик по сравнению с экономиками континентальных стран Западной Европы обеспечили распространение новой волны дерегулирования и сокращения государственного вмешательства на большинство стран мира. Наконец, в немалой степени укреплению веры в англосаксонский либерализм содействовало окончание холодной войны и крах коммунистических административно-плановых экономик именно в момент расцвета тэтчеризма и рейганомики – в конце 1980-х годов. Создавалось впечатление, что именно англо-американский либеральный вариант экономики, а не европейская социал-демократическая модель, одержал победу над коммунизмом. Кроме того, англо-американские традиции либерализации, сокращения государственного участия, приватизации и передачи максимальных полномочий собственно рыночным механизмам полностью соответствовали чаяниям реформаторов большинства посткоммунистических стран – как в Восточной Европе, так и на территории бывшего СССР (за исключением разве что республик Центральной Азии). Новые лидеры посткоммунистических государств видели главным инструментом трансформации своих экономик максимальную либерализацию и приватизацию, сокращение государственного регулирования до минимума или его полную ликвидацию и тем самым с большой охотой принимали «победившую» англосаксонскую идеологию.
Победа американского экономического уклада в холодной войне и триумфальное распространение либеральной англосаксонской экономической традиции на посткоммунистические страны обеспечили их временное доминирование в мире в целом. В начале – середине 1990-х годов именно либеральное видение экономики (как внутренней, так и мировой) фактически стало универсальной догмой. Она определяла деятельность правительств большинства государств и международных экономических организаций, например МВФ и Всемирного банка. Практически универсальным рецептом этих институтов по преодолению кризисных явлений в экономике, возникавших в таких разных странах, как Мексика, Бразилия, Индонезия и Россия, были либерализация, дерегулирование и жесткая монетарная политика, нацеленная на сокращение инфляции, т.е. недопущение денежных вливаний в экономику со стороны государства через печатание новых денег.
Наконец, в огромной степени закреплению сугубо экономической трактовки развития мировой экономики и внешнеэкономических связей способствовал процесс и явление глобализации, расцвет которой пришелся именно на период преобладания либеральных англосаксонских экономических традиций и которая по времени совпала с распадом СССР, крушением мировой коммунистической системы и распространением англосаксонского варианта рыночной экономики на страны бывшего Востока. Данное совпадение придало глобализации явно либеральную идеологическую окраску, и данному процессу стали приписывать свойства, которыми он на самом деле не обладал.
Изначально и в действительности глобализация как процесс являлась (и является по сей день) объективным процессом интернационализации в глобальном масштабе, охватившим весь земной шар, процессом, отражавшим качественное увеличение числа транснациональных контактов и «сжимание» пространства и времени вследствие развития все более продвинутых средств коммуникации. Глобализация как явление заключалась в возникновении всеобщей взаимозависимости, что означало создание впервые в истории человечества действительно целостной (а значит, единой) международной системы. Это привело к революции в философском восприятии мира. Однако и как процесс, и как явление глобализация сама по себе не носила какой-либо идеологической направленности или преобразовательного характера. Глобализация вела к созданию целостной системы, но не имела никакого отношения к одно– или разнородности ее элементов. Целостность и однородность, в конце концов, качественно разные понятия.
Временное же совпадение с крахом коммунистической системы привело к тому, что глобализации стали приписывать определенные идеологические и оценочные черты. Глобализация (прежде всего с подачи США) стала преподноситься как процесс всеобщей унификации, усиления не только целостности, но и однородности международной системы. При этом именно однородность, создающаяся посредством распространения американской либеральной версии рыночной экономики и демократии, подавалась как главная черта глобализации. По большому счету, на глобализацию «списывали» те процессы, которые проходили в мире после распада коммунистического блока (выгодные США) и которые в полной мере соответствовали американской идеологии и пониманию хода истории. Именно поэтому глобализация (в данном искаженном понимании) стала фактически официальной внешнеполитической доктриной США в годы президентства Билла Клинтона. Политику Вашингтона по распространению демократии и либеральной рыночной экономики было одновременно предельно просто и выгодно объяснить глобализацией и выдать за объективный исторический процесс.
В любом случае в 1990-е годы глобализация (вернее, та совокупность направляемых Западом и прежде всего США процессов, которые некорректно именовались глобализацией) приобрела четко выраженную идеологическую окраску и лучевой характер. Она представлялась процессом, зарождающимся в Америке и распространяющимся на весь остальной мир, способствуя его гомогенизации на западной основе. Данное восприятие было характерно не только в самих США, но и в большинстве других стран, в том числе в России. Дискуссия в основном велась между теми, кто приветствовал данное идеологическое и лучевое воздействие глобализации, и теми, кто его критиковал и противился. При этом правильность подобного восприятия сомнению подвергалась крайне редко [27] . Как бы то ни было, наиболее распространенное понимание глобализации серьезно способствовало закреплению в 1990-х годах именно либеральной англосаксонской традиции понимания природы внешнеэкономических связей и мировой экономики в целом. В соответствии с этой традицией главные факторы, обусловливающие развитие мировой экономики и внешнеэкономических связей, носят экономический и даже коммерческий характер, государственное же участие в них должно быть сведено к минимуму.
Следует отметить, что и объективные (а не вымышленные) процессы глобализации также способствовали закреплению именно этой либеральной трактовки внешнеэкономических связей и мировой экономики. Интернационализация на глобальном уровне, качественно возросшая интенсивность трансграничного взаимодействия, появление негосударственных игроков и возникновение глобальной перекрестной взаимозависимости – все это привело к значительному сокращению возможностей отдельных государств обеспечивать как собственную безопасность и экономическое процветание, так и международную безопасность и поступательное развитие мировой экономики. Иными словами, начали происходить процессы и явления, находящиеся как бы над государствами, за пределами их возможностей.
Параллельно буквально на глазах укреплялись позиции крупного бизнеса, особенно транснациональных корпораций (ТНК). В 1980–1990-х годах в моду вошло даже (надо сказать, весьма странное и методологически неверное) сравнение силы и способностей ТНК и отдельных государств по таким критериям, как объем доступных финансовых средств (годовой оборот и бюджет или размер ВВП), влияние на правительства других стран и т.д. Причем зачастую сравнение было не в пользу государств. На фоне ослабления государств и усиления ТНК складывалось впечатление, что государства повсеместно «отступают» и передают важнейшие функции управления мировой и даже национальной экономикой частному сектору. В связи с этим даже сформировалось одно из теоретических течений теорий глобального регулирования, в соответствии с которым глобальное управление осуществляется уже не столько государствами, сколько сложным конгломератом игроков, включающим и государства, и ТНК, и международные институты, и так называемое глобальное гражданское сообщество (международные неправительственные организации и проч.). При этом появлялись десятки книг и статей, посвященных анализу того, как негосударственные игроки в обход государств напрямую формируют глобальную повестку дня, выходят на уровень главных регулирующих международных институтов, вырабатывают выгодные для себя правила и нормы, особенно в сфере экономики, и т.д.