Женщина поджимает губы. Скорбит? Жалеет? Я запутался. Голова от хмеля, как чурбан. Тошнота стоит под горлом, а от резких движений меня ведет.
— К сожалению, у нее не будет ребеночка сейчас, но она зрелая, крепкая женщина. У вас все получится! — выдает акушерка на духу, а я готов ее расцеловать, да только у меня темнеет в глазах, будто кто-то по затылку грохнул. Цепляюсь за стену и сползаю на пол.
— Вы в порядке?
Нет. Я не в порядке. Я просто хочу умереть, а не могу, потому что дал слово ждать. И я буду ждать.
С этими мыслями погружаюсь в плотный и беспросветный мрак.
Эпилог
— Лена! Ты меня слышишь?
Склонившееся надо мной лицо кажется знакомым. Темные локоны, острые скулы и нежно-игривая усмешка, которая может и заставить отдать последние гроши, и указать, где твое место.
— Элька? — бормочу сквозь слезы, а сама ни черта не понимаю. — Это ты?
— Это я у тебя должна спрашивать, — лицо недовольно хмурится. — Это точно ты, Лена? Позавчера ты называла меня дурацким именем Эвира и отсылала в бордель на заработки.
— Кажется, все прошло, — я заправляю растрепанные волосы за ухо, незаметно прячу камень за пазуху и поднимаюсь на кровати. И тут же, по бледно-голубым стенам, выложенным плиткой, и решеткам на реках понимаю: я не дома.
Вот попала так попала. Хуже и быть не может. Михаэль — за завесой, борется с Конторой, и неизвестно, справится ли, а я вернулась вовсе не туда, куда хотела. Достать чернил и плакать.
— Я знала! Знала, что новый препарат сработает! — Элька кидается обнимать меня. — Евгений Николаевич сказал, что такое бывает. И от стресса тоже! Господи, если б я только могла подумать, до чего тебя доведу!
Она лезет ко мне со своими объятиями, но я по-прежнему не понимаю, что происходит.
— Это что, психушка? — произношу, задумавшись.
— Не совсем, — выдавливает Элька смущенно. — Это частная клиника «Изумруд», специализирующаяся на наркологии и психиатрии. Вадик здесь начмед, ты же знаешь. Он согласился тебя в порядок привести без этих губительных формальностей, вроде постановки на учет.
— Вадик? — вот здесь я окончательно начинаю понимать, что многое изменилось. — Что за зверь?
— Вадим. Фато, — Элька неожиданно становится серьезной. — Мой муж. Правду говорят, что эти колеса память отбивают. Ну, ничего. Главное, что ты себя вспомнила. Значит, идешь на поправку.
Я аж подпрыгиваю на кровати. Многое же изменилось в Москве. Роан Фато — Элькин муж? Вот это новости! Кажется, мне придется завести дневник!
— Я хочу уйти отсюда, — говорю настойчиво. Камень под бельем предательски греет кожу.
— Лен, еще хоть недельку, — шепчет Элька заговорщицки. — Пока не оправишься.
— Денег нет тут неделю кантоваться, — я дергаюсь и отпихиваю подругу от себя. — А в кредиты снова лезть не хочется.
Встаю. Пол под ногами проминается, будто поролон. Не чувствую своего веса: качает. Кажется, один порыв ветра — и опрокинусь навзничь. Голова тяжелая и непривычно-чугунная, а мысли приходят медленно и лениво.
Знатно же полечили меня!
— Какие кредиты? У тебя и денег нет? — хмыкает Элька. Издевается, не иначе.
— Эль, — отвечаю спокойно. — Или я сейчас еду домой, или я за себя не ручаюсь.
— Лен, — голос Эльки становится приторно-ласковым. Она подходит ближе. Аромат ее духов меня душит. — Пережди еще хотя бы ночку. Умоляю. Тебе опасно домой возвращаться. С твоей-то наследственностью.
Стоп! Что за…
— У меня прекрасная генетика, — бросаю на Эльку озлобленный взгляд.
— Я не сомневаюсь, — оправдывается Элька. — Говорят, Эйнштейн тоже был… Ой, ну ладно. Всего одну ночь, Лен. Хорошо?
Ее слова вплывают в мою голову разрушающей волной. Мощной цунами, что сметает камни, крошит прибрежные деревни, уносит в море лодки и людей… Хорошо… Хорошо… Хорошо…
Я не могу уснуть этой ночью. Мягкий матрац превращается в иглистый плацдарм, подшитое к нему одеяло — видимо, чтоб не повесилась на нем — липкой паутиной. Думаю только о Михаэле, и сердце рвется на лоскуты. Что мы наделали? Зачем я вернулась? Зачем разрубила нас по живому?..
Знаю одно: лучше б осталась там. Вечно скрывалась бы от Конторы, пряталась бы, где невозможно укрыться, искала бы каждый день новую дорогу… и находила бы! Лишь бы рядом был он и подсказывал, когда голова не хочет думать. И поддерживал, когда силы покидают…
Утром я пишу расписку о нежелании продолжать платное лечение и получаю назад свой паспорт. И едва не падаю в обморок, открыв первую страницу. Даже готова порвать его, вернуться обратно в палату и лежать в простынях, покуда мир не станет таким, как прежде.