— ДА НЕ ЭТОГО Я ХОЧУ, ЧЕРТ ТЕБЯ ВОЗЬМИ! — заорал он, сжимая кулаки.
Я решительным шагом подошла к нему. Все мое тело содрогалось от ярости.
Он встал со стула.
— Давай, соври еще раз, — выдохнула я. — Соври, что ты вернулся в мою жизнь не из-за Шона, Эшер.
Он смотрел на мои слезы, которые у меня больше не было сил сдерживать. Я сорвалась. Я обещала себе сохранить невозмутимость, глядя на него и слушая эту бессмыслицу, но продержалась всего несколько минут, и горечь затопила меня.
Он молчал, и я поняла, что он не станет повторять свои слова. Свою ложь.
— Ты прочла?
Его голос был тихим. Он вглядывался в мое лицо, словно открывая заново каждую черту. Дыхание было таким же прерывистым, как и мое, я чувствовала его кожей. Его челюсти были сжаты, но он не давал воли своему гневу, как это сделала я.
И вот этого я за ним не замечала почти никогда — сдержанности.
Я по глазам видела, что он ждет ответа, словно ему было важно это знать.
— Да.
Его дыхание прервалось, а лицо медленно расслабилось. И тут же в голове всплыли слова, которые он никогда не произносил вслух.
«Она другая. Можно даже сказать, что она похожа на меня. Она меня успокаивает. Элла Коллинз».
Я разрыдалась в голос. Я ненавидела его за все, чего он не сделал, за все месяцы молчания, за отстраненность.
— Почему ты выгнал меня из своей жизни и вернулся через год, Эшер?
Голос у меня сорвался, а у него дрогнуло лицо. Постепенно гнев уступил место боли. Я больше не владела своими чувствами, это они владели мной.
— Почему ты сбежал, когда все, чего я хотела, — это тебя?
Из груди снова вырвалось рыдание.
Это было ужасно. Всплыли душераздирающие воспоминания о том жалком создании, которым я была, о той безумной любви к единственному человеку, который не хотел быть любимым.
— А теперь ты соври мне, Элла. Соври, что ты меня больше не любишь.
Мое дыхание сбилось. Он знал. Знал, что я все еще люблю его. А может, хотел убедиться в этом.
— Да пошел ты, — яростно бросила я.
— Говори.
Когда его лицо приблизилось к моему, я отстранилась. Его стальной взгляд выбивал меня из колеи.
— Скажи, что ты ничего не чувствуешь ко мне, и я уйду. Ты больше никогда обо мне не услышишь, даю слово.
У меня перехватило горло. Никак не получалось взять себя в руки, эмоции захлестывали снова и снова. Трезво думать я тоже не могла. И он это знал.
— Я тебя ненавижу. Я ненавижу свою любовь к тебе.
На его лице появилась улыбка. Большим пальцем он утер мне слезу, посмотрел в глаза и прошептал:
— Тут ты права. Я себя тоже ненавижу.
Я застыла, когда его губы осторожно прикоснулись к моему лбу.
Мозг требовал оттолкнуть его и продолжить выкладывать правду, но я больше не могла. Потому что чувства передали бразды правления сердцу.
Эшер отошел от меня и направился к выходу.
— Когда ты была со мной, я защищал тебя от своего мира, Элла. И ты не можешь меня в этом упрекать.
Я услышала, как он открыл дверь.
— Но, защищая тебя от них, я забыл сам защититься от тебя.
Дверь хлопнула, и я снова всхлипнула. Да чтоб тебя.
Я провела рукой по искаженному болью лицу и безудержно разрыдалась. Меня снова охватила тоска. Целый год его молчание медленно убивало меня. Он оставил меня одну, как и все до него, словно бросить меня — это ерунда.
Однако впервые кто-то хотя бы обернулся ко мне.
Эта робкая мысль рождала надежду, что Эшер явился не из-за Шона. И все же истина была совсем в другом. И мозг настойчиво об этом напоминал. Я должна была его послушать.
«Я забыл сам защититься от тебя».
— У меня тоже не получается от тебя защититься, — прошептала я, опять заливаясь слезами.
Я проиграла. Я не сдержала гнев. Не смогла сохранить хладнокровие и доказать ему, что мне безразлично его присутствие. В очередной раз.
Я не могла оставаться спокойной рядом с ним, было трудно скрывать обиду, которая становилась все сильнее. Но сейчас мне полегчало. Когда я выплеснула то, что грызло меня весь год, злость поутихла.
«Тут ты права. Я себя тоже ненавижу».
Он сам делал так, чтобы я ненавидела свою любовь к нему. Словно он этой любви не заслуживал и она становилась тяжким крестом для любящих. Я вспомнила слова терапевта об Эшере: «Нельзя вылечить того, кто лелеет свои раны, нельзя спасти того, кто не желает быть спасенным».
Я тяжело вздохнула. Если бы мне сказали это раньше, я бы послушала? Или все равно рискнула бы приблизиться к тайне, которой он являлся?