— Куда держите путь? Солнце уже село. Вы не собираетесь останавливаться на ночлег?
Люди были одеты очень бедно, большинство из них не носило ничего, кроме набедренных повязок. Все они были в хорошем расположении духа, как будто недавно заключили выгодную сделку. Они не принадлежали к одной и той же расе, среди них было несколько негров. Впереди всех ехал маленький, худенький и, насколько можно было разглядеть в темноте, рябой человечек, который носил усы, состоявшие всего из нескольких волосков. Единственную его одежду составляли штаны, а на спине у него висело гигантское ружье. Он не носил головного убора. Шапку ему заменяли густые длинные волосы, которые свисали на спину подобно тому, как их носят в Германии бродячие словаки — продавцы изделий из листового металла и вязальщики проволоки. Он и ответил на вопрос европейца:
— Мы идем из Дар-Такала в Фашоду.
— Но вы не думаете прибыть туда уже сегодня?
— Нет, но прямо с утра. Сегодня мы останется у Бир-Аслана.
— Вот как? И мы тоже. Стало быть, мы можем составить друг другу компанию.
— О господин, как мы, бедные джелаби, можем наслаждаться ароматом твоего дыхания? Мы остановимся поодаль от вас. Позволь нам только набрать у источника немного воды для нас и наших животных.
— Все люди равны перед лицом Аллаха. Вы будете спать рядом с нами. Я так хочу.
Он сказал это очень настойчиво, и все же джелаби спросил:
— Ты шутишь, господин, не так ли?
— Нет, я говорю вполне серьезно. Мне это будет очень приятно.
— И вашим людям тоже?
— А почему бы и нет?
— Вы бени-араб. Можно узнать, какого племени?
— Из племени хомров.
— Боже милостивый! Разреши нам все же не останавливаться радом с вами!
— Почему?
— Потому что мы не можем вам доверять.
Он принимал чужеземца за одного из хомров, точнее, за их предводителя, и, несмотря на это, не боялся так прямо высказывать ему свои сомнения.
— Ты что, принимаешь нас за воров? — спросил в ответ европеец.
— Хомры — враги шиллуков, на чьей территории мы сейчас находимся, — уклончиво ответил джелаби. — Может легко возникнуть стычка, и в этом случае мы предпочитаем остаться в стороне.
— Твое сердце, кажется, не обладает большим мужеством. Как твое имя?
Человечек приподнялся в седле и ответил:
— Может быть, я и труслив, но тебя это не касается. А если ты хочешь знать мое имя, то слезай и получи его!
Он спрыгнул с осла, отбросил ружье и выхватил нож. Хомры ускакали вперед, а джелаба все еще оставался на месте. Позади того, кто говорил до сих пор, стоял джелаби такого же маленького роста и с возрастающим беспокойством прислушивался к разговору. Услышав последние слова своего товарища, он посчитал нужным вмешаться.
— Извини этого человека, господин, — сказал он, — у него слишком длинный язык, но при этом он всего лишь маленький человек, который ничего не понимает. Его зовут у нас Абуль-джидри, Отец Листьев, или еще Абуль-хадашт-шарин, Отец Одиннадцати Волосинок.
— А почему он получил это второе имя? — поинтересовался чужеземец.
— Потому что в его усах только одиннадцать волосков — шесть справа и пять слева. И все же он необычайно кичится ими и ухаживает за ними так же тщательно, как негритянка из племени нуэр за своим полем сорго.
Таким образом он попытался обратить зарождавшийся конфликт в шутку, он не встретил поддержки у своего спутника, так как тот гневно прикрикнул на него:
— Молчи, ты, Отец Глупости! Мои усы в сто раз ценнее, чем вся твоя голова. У тебя самого слишком длинный язык. Это ведь ты вечно хвастаешься своим родословным древом, в которое никто не верит!
Это оскорбление привело в ярость и второго джелаби, который запальчиво возразил:
— Что ты можешь знать о моей родословной! Вспомни, как звучит мое имя и как твое!
И, обращаясь к чужеземцу, он продолжал:
— Господин, позволь, я расскажу тебе, кто я такой. Меня зовут Хаджи Али бен Хаджи Исхак аль-Фарези ибн Хаджи Отайба Абуласкар бен Хаджи Марван Омар аль-Сандези Хафиз Якуб Абдулла аль-Санджаки.
Каждый араб придает своему происхождению очень большое значение и считает, что чем длиннее у него имя, тем больше он имеет оснований собой гордиться. Поэтому, представляясь, он не поленится назвать вам все свои имена вплоть до четвертого колена и будет страшно оскорблен, если ваше лицо не изобразит при этом достаточно почтительного выражения.