Ительменская легенда гласит, что там, под толщей гранита, в гигантских юртах, озаренных багровым светом костров, обитают гамулы — великаны ушедших эпох, усопшие предки ныне живущих людей. Над своими кострами гамулы готовят себе пищу — огромных китов, нанизывая их на пальцы, как на вертела. Именно тогда у вершин вулканов и появляются клубы дыма, напоминающие плывущих по небу морских исполинов.
Когда же великаны, насытившись, предаются веселью, яркое пламя вырывается из дымоходов подземных юрт. И тогда текучий огонь и огромные камни, разбрасываемые вулканами, сметают на своем пути все живое.
Пытаясь обезопасить жилища, ительмены и коряки, а вслед за ними и те, кто пришел на Камчатку позднее, — эвены и русские, — старались строить их подальше от огнедышащих гор, поближе к берегу океана. Но здесь людей подстерегала другая опасность — гнев владычицы затонувших стран Алаиды, накатывающей на побережье волны, подобные горам, — цунами. Они разрушали все созданное людьми, унося с собой в пучину останки строений и кораблей, домашних животных и их хозяев.
Наученные такими катастрофами, первые россияне, прибывшие на полуостров, решили возводить поселение в уютной долине ниже отрогов Кумроча, на расстоянии дня пешей ходьбы от океана.
Сопки укрывали Нижне-Камчатск — так была названа крепостца — от любых цунами, и в то же время поселение относительно далеко отстояло от огнедышащих гор.
Мудрость основателей старейшего русского поселения, оспариваемая, впрочем, более выгодным с точки зрения судоходства и расторжки положением его молодого собрата — Петропавловска, позволила Нижне-Камчатску в XVIII веке сначала стать первым среди равных, а затем в 1783 году получить статус уездного города в составе Иркутской губернии.
Ко времени прибытия в Нижне-Камчатск генерала Кошелева полуостров был выделен в отдельную область Российской империи, и центр ее — Нижне-Камчатск — мало чем отличался от невзрачных губернских городков, разбросанных по просторам Сибирского царства. На несколько сот жителей приходилось три церквушки и пять кабаков да десятка три деревянных строений. Остальные обитатели камчатской столицы ютились в землянках и юртах, составляющих своего рода палисад губернского города.
Встречать прибывший галиот «Константин» и нового губернатора высыпало на берег реки Радуги все население Нижне-Камчатска. События такого рода здесь нечасты. Два раза в год приходит из Охотска пакетбот, привозя безнадежно устаревшую почту, да изредка заглядывают торговые суда разных компаний, делящих между собой до конца не разведанную и потому манящую призраком обогащения акваторию Великого океана.
Когда шлюпка с Кошелевым и свитой приблизилась к причалу, одиннадцать раз выстрелила пушка, отдавая прибывшим высшую почесть. Повинуясь приказу краснолицего седоусого капитана, гренадеры взяли ружья со штыками «на караул». Среди любопытствующих какой-то молоденький стряпчий попытался выкрикнуть «ура!», но, не найдя поддержки у остальных, юркнул в толпу.
Этот незначительный инцидент, похоже, не произвел на Кошелева никакого впечатления. Выслушав рапорт офицера, генерал обошел строй гренадеров, иногда останавливаясь перед тем или иным из них и пристально вглядываясь в лицо, словно ища сослуживцев. Однако вопросов никому не задал и от похлопывания солдат по плечу воздержался.
Затем новый губернатор направился к стоящему поблизости благообразному купцу с хлебом-солью в руках. Приняв подношение вкупе с благословением местного протоиерея, поклонился собравшимся и, посчитав официальную церемонию встречи завершенной, упругой походкой зашагал в гору, сопровождаемый эскортом гренадеров и зевак.
Двухэтажное деревянное строение на площади Нижне-Камчатска, к прибытию губернатора старательно и бестолково отремонтированное руками солдат, напоминало скорее казарму, чем губернаторский дом: чистота, строгость, неуют. Самому генералу, привыкшему более к дыму походных бивуаков, нежели к паркетному блеску салонов, это при других обстоятельствах, может, даже и понравилось бы. Но теперь он был не один.
Обойдя со встретившим его чиновником комнаты, Кошелев отдал четкие распоряжения по подготовке помещения для Елизаветы Яковлевны, по причине болезни, вызванной злосчастным столкновением с кашалотом, оставленной им на «Константине», и уединился в кабинете с начальником гарнизона.