— Немедленную и полную победу над моей взбунтовавшейся армией.
— Она у нас и так почти в кармане, — заявил Бакеро.
— Во-первых, до победы вам еще очень и очень далеко. Корсары знают, что в случае плена их не ждет ничего, кроме виселицы, или, в лучшем случае, сахарной плантации, и драться они будут так, что ваша победа почти наверняка будет пирровой. А во-вторых, может статься, что она вообще достанется дону Диего. Насколько я знаю, за ним водится слава лихого вояки, и сил у него поболее вашего.
Только природная смуглость кожи скрыла то, как отчаянно покраснел дон Мануэль. Этот старый англичанин обнажил перед всеми самые затаенные его мысли. Впрочем, он напрасно боялся, у него были союзники в нежелании делить будущую победу с кем бы то ни было. Один командор чего стоил. Про себя ветеран решил уже, что предложение этого хитрого англичанина заслуживает того, чтобы его по крайней мере как следует изучили.
— Вы утверждаете, что можете способствовать нашей скорой победе над вашими пиратами?
— Очень скорой и почти, с вашей стороны, бескровной.
— И в чем состоит ваш замысел?
— Конечно, я не стану его скрывать от вас, но сначала мне нужно принципиальное согласие.
Все снова обратили взоры на алькальда; он не участвовал в разговоре и, казалось, думал о своем. Так оно и было. Он, в отличие от своих подчиненных, вынужден был рассматривать предложение перебежчика еще и с точки зрения личного интереса. С военной точки зрения оно выглядело заманчиво, превосходно, отказаться от него в присутствии командора Бакеро, дона Отранто и других офицеров и чиновников магистратуры было невозможно. Но принять его — значило отказаться от Элен. Это тоже было невозможно. Этот англичанин оказался хитрее, чем он о нем думал.
Все выжидающе молчали, нужно было что-то отвечать.
— Хорошо, — через силу сказал дон Мануэль, — допустим — только допустим — что все, что вы сейчас наговорили, сэр Фаренгейт, не уловка, а правда. Хотя лично мне в это верится с трудом. В самом деле, как можно подставить под полное уничтожение целую тысячу пиратов, притом таких отменных, как вы сами только что говорили, вояк! Но, повторяю, допустим, что все это правда.
— Правда, — спокойно подтвердил гость.
— Так вот, я не могу согласиться на все выдвинутые вами условия.
Присутствующие испанские офицеры нахмурились. Открыто возражать начальству было не в их правилах, но поведение алькальда им не нравилось, и они не собирались слишком уж это скрывать. Сначала он, выкрав девчонку, навлек на город пиратское нашествие, теперь он не хочет ее отдать, чтобы от этого нашествия город избавить.
— Я согласен выполнять только часть ваших условий.
— Какую именно?
— Я готов выдать вам только сына, Энтони Фаренгейта, а дочь я вам выдать не могу…
— Почему? — спросил одновременно и капитан Фаренгейт, и командор Бакеро.
— Потому, что мисс Элен венчается со мной сегодня и, таким образом, становится моей законной женой. «Да прилепится жена к животу мужа своего», — процитировал дон Мануэль.
Испанские офицеры одобрительно зашумели — таинство брака вещь неприкосновенная. Дон Мануэль почувствовал, что ему удастся выкрутиться. Он вздохнул спокойнее и с вызовом посмотрел на сэра Фаренгейта. Бледное вытянутое лицо капитана побледнело еще сильнее.
— Согласитесь, господа, — обратился он к присутствующим, — я могу признать этот аргумент только в том случае, если моя дочь сама мне сообщит, что она выходит замуж за дона Мануэля. Не забывайте, что она была выкрадена вашим начальником, и, стало быть, у меня есть основания подозревать, что свое согласие она дала под принуждением.
Дон Отранто, командор Бакеро и остальные вынуждены были признать, что это требование законно, хотя и чувствовали, что их начальнику это не очень-то по душе. Дон Мануэль с ненавистью смотрел на своего будущего тестя. Как изворотлив этот англичанин! Его невозможно переиграть!
— А если я все-таки не соглашусь на ваше условие? — спросил дон Мануэль, скрипя зубами.
— Я не открою вам способа легкой и быстрой победы над корсарами.
Алькальд отвратительно осклабился.
— Есть много способов заставить человека говорить.
— Неужели вы думаете, что, направляясь сюда, я не подумал о таком повороте дела, и неужели вы думаете, я не подготовился к такому повороту? — спокойно глядя молодому испанцу в глаза, сказал капитан Фаренгейт.
— Под пыткой начинают говорить даже те, кто не собирался говорить ни при каких условиях.