Впрочем, Даша хохотала. Долго, смачно, промокала глаза благоухающим платком. Разрумянилась так, как будто мы только что прошли пару километров на лыжах.
Квартиру соглашались сдать только семейной паре. Пришлось бить челом своей фиктивной половине. Ехидная старуха, встретившая нас на пороге, некоторое время подозрительно к нам присматривалась. Странная, право, пара. Мадам явно из калашного ряда, а у этого сукина сына не исключено что и рыло в пуху. Знает жизнь, собака, неприязненно подумал я и лично перелистал перед бабкиным носом наши паспорта, останавливая внимание на нужных штампах. По ее лицу было видно, что, несмотря на исчерпывающий характер предъявленных документов, она не верит, что сорокалетняя ядреная богачка может быть счастлива со студентом-оборванцем.
— Любви все возрасты покорны, — попытался пошутить я, разумеется, так, чтобы не слышала супруга.
— Любовь зла, — проскрипела карга.
Несколько недель почти полного счастья. Бессознательное преувеличение. Не несколько, едва ли полторы. Времени было не жалко, оно соглашалось числиться по разряду счастливого.
Даша приезжала днем, обязательно с пакетом заграничной жратвы. Сначала меня это смущало, но очень быстро я привык. Часто я встречал ее «в халате». Халата у меня не было, но о чем речь — понятно. До встречи с Дашей я считал, что имею изрядный постельный опыт, по крайней мере, достаточный для того, чтобы не фальшивить при описании копулятивной сцены. Родное общежитие предоставляло доступную и разнообразную практику. Но, как выяснилось, мое представление о взаимоотношениях мужчин и женщин в постели было, по крайней мере, неполным. В прежние времена праздник телесного взаимопонимания отодвигался на задний план изнуряющей воображение влюбленностью и сопутствующей ей тоской, порывами беспредметной жертвенности. Словом, всем тем, что наполняло мою первую любовь. Свинцовые мерзости быта, кровавые окуляры ревности — и того и другого было вдоволь в моем скоропостижном браке. Многочисленные мелкие интрига, что-то среднее между спортом и добыванием скальпов. Были и другие развлечения — пьяные групповки, где пол партнера нивелируется до предела, и больше, чем мужская стать или женская изобретательность, ценится умение остроумно прокомментировать вычурность происходящего.
Даше было отвратительно все то, о чем я выше упомянул. Секс был для нее не просто занятием, но серьезным делом. Он был для нее не средством, а целью, саму себя оправдывающей и исчерпывающей. Если это усвоить, то наши оригинальные свидания у Даши в комнате и в железной сторожке начисто избавляются от какого-нибудь сально-пикантного налета. Совокупление — суверенное физиологическое дело. Смешно к нему подмешивать что-то, скажем, алкоголь или любовь. Смешно требовать от человека, чтобы он получал удовольствие от помидора только в том случае, если он в него влюблен.
Судьба свела нас для того, чтобы мы питались друг другом. Все тонкие переживания вытеснялись через края постели взаимовоспаленной возней. Как человек во многом академического склада, Даша позаботилась об исчерпывающей теоретической оснастке нашей любовной логики. Кама-Сутры всех стран объединились в ее эротическом компьютере. Я позволил взять себя за руку и вести по подвалам прелюбопытного прелюбодеяния.
Приступая к постели, Даша преображалась. Томность, хрупкость, внешняя женственность — все это оперение осыпалось на подступах. Голый, мускулистый, отважный, выносливый воин любви попадал в мои объятия. В ее поведении был вызов, которому нужно было соответствовать.
Как я уже говорил, она относилась к этому делу серьезно, и речи не могло быть о том, чтобы отлынивать, лениться. Однажды, уже после всего, я попытался пошутить: «Знаешь, чем хороша групповуха? Можно сачкануть». Она облила меня таким презрением, что я, изувечив свое остроумие, сослал его в отдаленный замок.
У Даши был свой ритуал (наряду с изобретательностью), в той или иной степени воспроизводившийся каждый день, ибо только при определенной последовательности операций можно было вывести ее драгоценный вопль из лабиринта плоти. Ритуал этот был весьма запутанным и не вполне логичным. Только слепо верующий неофит мог безропотно горбатиться на этой ниве, отдавая большую часть урожая капризной барыне.
Получилась интересная ситуация: наша серьезность, жертвенность приводила к тому, что мы были невинны, чисты и непорочны даже в те моменты, когда производили друг над другом такие сексуальные вивисекции, в сравнении с которыми бледнел самый забубенный общежитский разврат.