Я пытался рассмотреть приметы измены в роскошной пестроте ее гардероба. Здесь была точка отсчета — я не сделал ей ни одного материально весомого подарка. Но и тут приходилось признаться в собственном бессилии — даже если этот новый хахаль дарит ей что-то, я не настолько умею разбираться в повадках вещей, чтобы определить их происхождение. На мой взгляд, все Дашины платья, юбки, джемпера, колготки и ожерелья имели оседлый, прирученный вид. И если вдруг мелькал подозрительный брелок или авторучка, всегда находилось простое, непринужденное объяснение.
Никакие объяснения не утоляли моих подозрений, но лишали их права расправить плечи под солнцем реальности. Огромные, коричнево-серые, то нелепые, то жуткие, они клубились сразу за ее границами.
Конечно, я мог черпать наблюдения, так сказать, из самой Дарьи Игнатовны. Река ее души ежедневно была передо мной, и я почти ежедневно в нее входил. Но любому понятно, что в этих делах самый короткий путь есть и самый невозможный. Лучше уж в обход, от одного подозрительного факта к другому, так есть шанс зайти, в тыл предательству. Зачем? — это другой разговор.
Между тем в городе расположилась длинная нечистоплотная весна. Сколько всего забытого, ненужного, отвергнутого, мертвого высвободилось из-под снега. Отвратительная откровенность всеобщего воскресения вещей.
Особенно запахи… Один из них, нашатырно-неуловимый, совместился в моем сознании с коричневатой тенью подозрения, и мой тайный кошмар приобрел объем.
Высокий усатый парень в богатом кожаном костюме, улыбаясь, выбирается из белых «жигулей».
Рыжеволосый шведский аспирант в полосатом шарфе и огромных желтых ботинках потягивает пиво из яркой жестянки.
Крепыш в смокинге отсчитывает зеленые кредитки угодливо подобравшемуся официанту.
Перебирая эти неоригинальные олеографические открытки своего воображения, я начинал нервничать. Неопределенность была непреодолима. Любая решительная линия, любое однозначное цветовое пятно вызывали реакцию отторжения, доходящую до рвоты.
Иногда лоте все же казалось, что я ухватил за кончик самого длинного хвоста смертельно опасную для меня истину. Попивая пиво с Жевакиным в железной теплушке, я ни с того ни с сего вспомнил о своем единственном официальном визите в дом Игната Севериновича и краткой своей дружбе с Дашиным мужем. Все началось с достаточно безумной мысли, а не привлечь ли парня каким-нибудь образом вдело. Может, написать ему анонимное письмо — ваша супруга вам неверна. Он начинает следить со своей стороны… Как я мог быть уверенным, что он поймает обязательно не меня?
Прижигая задумчивым окурком эту ублюдочную идею, я подумал — все же странно, что за симпатия испытывается мною к этому собрату по несчастью. А его отношения с женой похожи ведь черт знает на что. Прийти к жене и выяснить, что неуместен! Оборотная сторона светского образа жизни. Я вспомнил зачем-то расположение стульев за тем столом. Стул мужа не выглядел лишним, в последний момент придвинутым. Стало быть, там, где уселся он, должен был сидеть другой человек. Кто-то еще был у Даши в этот вечер дома и, увидев неожиданного мужа, бежал. Принес радостное известие о заграничной командировке и отступил в тень?
Конечно, все это выглядело не более убедительно, чем писали вилами по воде.
Так или иначе, следовало выяснить, кто «сделал» ей командировку в Англию, отец или кто-то другой, — я понял, что говорю вслух, и нервно рассмеялся.
Ничего путного из моего вкрадчивого звонка не получилось. Даша не сочла нужным прояснить детали этого дела, коротко упомянула лишь, что помог ей некто Мамонов, папин хороший знакомый, и тут же перевела разговор на зыбкую для меня почву:
— Ты опять пьян?
Собственно, я не был пьян и не встретились в этот день мы потому, что Даше нужно было «спешить с диссертацией». Я в этой ситуации считал себя страдающей стороной. Если еще помнить о моем громоздком и мучительном расследовании, можно себе представить размеры моего возмущения, после того как я был удостоен выслушать речь Дарьи Игнатовны о том, что ее потрясает моя беспечность. Почему в те дни, когда мы не можем встретиться, я не сижу за столом и не работаю «на наше будущее»?
— На что ты собираешься меня содержать? Сдашь бутылки от сегодняшней выпивки?
И после паузы:
— Учти, на моего папашку ты рассчитываешь зря. Сесть себе на шею он не позволит.