Я одернулся, но не полностью. Даша же продолжала… жестикулировала, закидывала смеющуюся голову и ногами опять вела себя отвратительно. Могло бы создаться впечатление, что она заигрывает с каменным гостем, когда бы не выпархивала из-за гранитной фигуры парочка болтливых рук…
Я встал и потребовал, чтобы меня выпустили. Немедленно.
— До ветру? — применил тупую шпильку Вивиан Валериевич.
— Но мне очень нужно, очень, — так проникновенно сказал я, что Вивиан мне поверил, и его глаза загорелись мстительным вдохновением.
— Вы можете ответить вне очереди, — он указал копьеобразной ладонью на стул перед собой.
Стол экзаменатора располагался таким образом, что, заняв место экзекуции, я мог под новым углом и с некоторыми удобствами наблюдать происходящее в сквере. Уселся. Положил перед собою вызывающе чистый лист. Вивиан выжидающе молчал. Даже его тщедушного тела хватало, чтобы загородить большую часть окна. Я непроизвольно стал клониться влево. Он занервничал, не зная, принять ли ему это на свой счет. Поправив воротничок сорочки и пригладив оттопырившийся локон, он сказал:
— Ну, может быть, вы нам что-нибудь расскажете?
— О чем? — искренне испугался я, с трудом высвобождая взгляд из растительной толщи.
Вивиан встал и, отойдя от стола, с загадочным видом прислонился спиной к потрескавшимся изразцам старинной печки.
— Н-ну?
Когда я выскочил на улицу, из чугунных ворот института как раз выкатывал большой белый «мерседес», увозивший Дашиного красноречивого собеседника. То есть мне не удалось застать их на месте преступления. Я настроился на совершение какой-то расправы. Бегство одного из участников омерзительного заговора против моей доверчивости лишало мою ярость законного вида.
Когда я подошел к скамейке, на которой расположилась Даша, что-то во мне еще полыхало, потому что она, поджав губы и кокетливо отстранившись, спросила:
— Пошто ты на меня так зыркаешь, Мишечка?
Я терзался диким несоответствием между степенью моей моральной правоты и невозможностью ее обнаружить без того, чтобы не выставить себя в качестве ревнивого кретина.
Дашу не интересовали мои внутренние бури, у нее были более насущные и реальные проблемы. Оказывается, на ближайший вторник назначена ее защита. Я уже сто раз слышал, как сложно все подгадать к нужному дню, сам не раз бегал на почту, рассылал письма, какие-то рефераты, сопутствовал Даше в сборе бесконечных справок, пытался протолкнуть в журнальчике Дубровского отрывок из диссертации под видом статьи. Работа эта казалась мне бесконечной и как бы не направленной ни к какой конкретной цели. Подготовка к защите диссертации была для меня такой же частью Дашиной жизни, как семья, машина, собака. И теперь все это должно было кончиться. Странно.
Но нет, радоваться было рано. Дело в том, что сам акт защиты — очень громоздкое мероприятие. Оппоненты, члены ученого совета, большинство из которых старики, люди страшно привередливые и капризные. Собрать их вместе в определенный день крайне трудно. Но обязательно нужно. Потому что иначе все придется отложить до глубокой осени и в Англию ехать аспиранткой. Ах да, еще и Англия, — я внутренне заскулил.
Я покорно кивал головой, все, что она говорила, не вызывало у меня сомнений. Но Даша почему-то начала раздражаться.
— Ты не представляешь, чего мне стоило уломать Кокошина, чтобы он перенес мою защиту в весенний список, понимаешь?!
Чего тут было не понять.
— Значит, меня нет ни в каких официальных бумажках. Я, конечно, разослала извещения, но многие на дачах, лето почти, да и почта у нас работает сам знаешь как! Но даже если они получили эти извещения, то, скорей всего, забыли о них в тот же самый момент. Понимаешь?!
— Нет, — честно признался я. Даша побледнела и несколько раз стремительно облизнула губы — высшая степень озлобления.
— За ними надо съездить, — оскорбительно отчетливо произнося слова, сказала она, — и, вежливо улыбаясь, привезти в институт.
Я, чувствуя себя полным идиотом, сказал:
— Для этого нужна машина.
Даша внимательно смотрела на меня, взгляд ее наливался презрением.
— Я… — я пожевал губами, у меня зародилась болевая точка в солнечном сплетении, — …возьму такси, съезжу.
— Ну так не делается, нельзя такси, — проныла сквозь зубы Дарья Игнатовна.
— Почему?
— Ну потому, не принято.
Не глядя на нее, я медленно ковырял ногтем отставшую от скамьи краску.
— У меня нет машины.
Даша промолчала, но чувствовалось, до какой степени она не удовлетворена ответом.