Самым сложным местом замысла был, конечно, текст, которым следовало сопроводить гашение политического котла. Требовалась немыслимая степень лаконичности. Как, например, в две секунды уместить рассказ о геройствах Гарибальди? Ясно, что в этой ситуации лаконизм и серьезность несовместимы. Стать в позу саркастического всезнайства? «Вот напал Наполеон, вот добрался до Москвы, скоро будет изгнан он силою вещей, увы». Или, может быть, посмотреть на все глазами вселенской грусти, а может быть, применить стиль современного бесчеловечного телевизионного дикторства?
Вот этими сомнениями поделился Деревьев с Наташей в минуту алкогольной слабости. Наташа призналась, что когда-то работала на «Союзмультфильме» и что у нее сохранились некоторые, можно даже сказать, огромные связи. Работала она, оказывается, художником-мультипликатором. «И как профессионал тебе могу сказать — идея гениальная»…
Случалось, Нечитайле нужно было попасть в ресторан Дома журналистов. И когда оказывавшийся в Москве издатель просил провести его в закрытый журналистский клуб, Деревьев радовался, что может хоть чем-то отплатить этому щедрому и милому человеку. Нечитайло иногда норовил и заночевать у автора. Это и обременяло, и радовало. С одной стороны, приходилось прилагать массу усилий к тому, чтобы избавить своего хозяина и прочих соседей от общения с разнузданным хамом, каким становился пьяный президент «Империала», с другой стороны, казалось весьма полезным сблизиться и на бытовом уровне со столь ценным человеком. Нечитайло положением писателя злоупотреблял чем дальше, тем больше. И самым трудновыносимым в повторявшейся программе московского гостя была не пьянка, не похабные песни на ночной коммунальной кухне, не утренние походы за пивом (Деревьева походы), а бесконечные рассказы издателя о своей собаке. Год назад он обзавелся породистым пуделем. Разговоры эти особенно раздражали на фоне откладывания решительных шагов в деле издания «Чрева». После двух-трех успокаивающих, но неубедительных фраз на эту тему Нечитайло спешил к своему псу. Способности пса очень развились за время рассказывания о них. Вначале Деревьев немного даже ему симпатизировал, видимо, по инерции благодарности ее хозяину, но постепенно шустрый забавный зверек вырос в его воображении в гигантского волосатого монстра, который нависал над столом, стоило выпить по рюмке. Рассказывал Нечитайло не только длинно, но внутри этой длины еще и медленно, и если это помножить на то обстоятельство, что в жизни пуделя не случалось ровным счетом ничего замечательного (ни чумки, ни энтерита), нетрудно представить себе, какими веселыми для писателя выдавались эти вечера.
Изнывая, Деревьев терпел, ибо знал, во имя чего. Нечитайло, ощущая некоторую неудовлетворенность собеседника, откладывая исполнение обещаний, увеличивал их размеры, как прыгун переносит попытку на бóльшую высоту. Размеры будущего гонорара росли. Недавно он привез первый том собраний сочинений Пикуля, часть давно обещанного подарка для мамы. Правда, под него он вечером того же дня так куролесил, что писателю наутро пришлось вытерпеть немало упреков со стороны соседей. Деревьев решил, что и писательское терпение имеет предел и что полгода собачьих басен вполне с него достаточно. Услышав однажды в трубке голос Артамона Нечитайло, он заговорил с ним почти сухо. Про себя он решил, что в домжур их с бухгалтером, конечно, проведет, но, во-первых, сам не останется с ними до конца, а во-вторых, не допустит, чтобы они у него ночевали.
Форсировав бывший Калининский проспект и войдя в заветный дворик, Деревьев увидел, что его уже ждут. Нечитайло, заметив любимого писателя, заулыбался лягушачьим ртом и полез обниматься. Правое ухо у него было заклеено пластырем. Это особенно не понравилось Деревьеву.
Бухгалтер Боря, прорвав завесу своей небритой насупленности, тоже буркнул что-то дружелюбное.
Когда расселись за столиком, президент «Империала» с воодушевлением распахнул меню и поиграл своими кустистыми бровями. Боря тупо пихал огромным ботинком свой бесформенный портфель, задвигая его в щель между ножкой стола и стеной.
— Артамон, давай поскорее, у меня сегодня еще дело.
— Дело?! — игриво блеснул похмельным глазом Нечитайло, и Деревьев обратил внимание, что у него не только с ухом не все в порядке, но и бровь подозрительно подгримирована.
— Дело, — сдержанно сказал писатель и посмотрел на бухгалтера, как бы давая понять, что сдержанность эта имеет отношение и к нему.