Писатель опять зачем-то потряс в воздухе серыми страничками. Эти несколько листков бумаги должны, по мнению Ионы Александровича, доказать, что он обладает способом какого-то прикосновения навстречу времени? Деревьеву стало нестерпимо стыдно, что удочка, на которую он попался, оказалась столь самодельной.
Он прошелся вокруг памятника, возмущенно фыркая и тихо матерясь. Его провели, как пацана, как самого зеленого пацана. В данной ситуации надо что-то предпринять. Нельзя же все это оставить так. Он был убежден, что легко разгромит эту примитивную издевательскую комбинацию. Он решил сделать это немедленно. Он сейчас же позвонит загадочному не в меру хозяину черного курьера и выскажет вес, что по поводу этой затянувшейся шутки должен высказать человек, хотя бы отчасти себя уважающий.
Деревьев стал оглядываться в поисках телефона.
Не зря же он с самого начала, еще в момент самых первых объяснений там, на этой дикой даче, почувствовал безусловную бредовость всех его построений. Все началось с наглых нелепостей, все и продолжается в том же стиле. Нагромождение бреда. И этот негритос, так вычурно отрекомендованный, и эта явно заранее сфабрикованная подделка, и тот факт, что издатель «перевел» деньги в прошлое еще до того, как ознакомился с рукописью. Не счел, собака, нужным даже перелистать. Вдруг там, в папке, настолько мрачная галиматья, что даже такой бездонно богатый гад, как он, не стал бы платить за нее никаких денег. Даже тех, за которые (с учетом инфляционного коэффициента, конечно) можно было приобрести в 1985 году лайковое пальто и итальянские сапоги.
Сложив, причем аккуратно, издательское «доказательство», Деревьев быстрым прокурорским шагом направился в сторону подземного перехода.
Но пока он бродил в поисках возможности позвонить, начали поднимать голову аргументы, затопленные первой волной оскорбленного самолюбия. Во-первых, само «доказательство» выглядело слишком убедительно в материальном смысле. Деревьев достал листы рукописи из кармана и еще раз тщательно изучил их. Сомнений быть не могло: это его почерк, и бумага изношена как раз настолько, насколько ей положено было изноешься за шесть лет погребения в его архиве. Во-вторых, текст этой рукописи он не только никому не показывал, он о нем даже не рассказывал никому. Более того, он сам старался забыть о его существовании. И еще более — порывался пару раз уничтожить это свое недоношенное ублюдочное дитя. Ни у одного человека не было никакой возможности не только прочитать эти отвратительные откровения, но даже догадаться о факте их существования. Ни у одного нормального, обычного человека.
Что же касается таких вещей, как «выплата» до ознакомления с «Илиадой», то они, откровенно говоря, были в порядке характера Ионы Александровича. Он любит производить впечатление человека щедрого, широкого. Кроме того, с профессиональным уровнем своего литподенщика он ознакомился заранее и заказал ему отнюдь не «Героя нашего времени», так с какой стати он стал бы привередничать и мелочиться. Информацию о том, что текст готов, он получил рано утром, и у него было время для посещения своей мистической почты.
В результате этих размышлений Деревьев раздумал звонить Ионе Александровичу. Не стоило поднимать скандал до выяснения тех обстоятельств, которые можно было выяснить собственными силами. Например — не являются ли эти шесть страничек лишь похищенной частью собственноручного его, Михаила Деревьева, черновика? И не есть ли в таком случае ощущение, что страницы эти каким-то необъяснимым образом «отредактированы», просто причуда авторской памяти? За шесть лет пребывания текста втуне представления о том, что хотелось написать и что на самом деле написалось, могли сильно разойтись. Как раз на величину восхищенного ужаса в момент первого ознакомления с «доказательством».
Деревьев спустился в метро, собираясь ехать домой, чтобы вскрыть свои закрома, и даже проехал несколько остановок, когда вдруг вспомнил, что нужная рукопись должна находиться на его прежнем месте жительства под присмотром Сан Саныча. Пришлось возвращаться, что лишь подогрело нетерпение. Из вестибюля метро Деревьев позвонил старику, тот, слава богу, оказался на месте. И очень обрадовался звонку своего бывшего жильца, запричитал и даже затараторил, торопясь рассказать ему все, что случилось в квартире за последние две недели. Среди прочей словесной шелухи прозвучала информация: